Юлий Крелин - Очередь

Лариса попала в четвертую сотню. Однако уже вечером, при повторном пересчете, недосчитавшись многих, провели быстрое перераспределение, и Лариса оказалась в третьей.

«Хорунжий» их стаи понравился ей. Это был относительно молодой, энергичный человек, работавший где-то в институте научным сотрудником, мужик явно технического склада. Ходил он вокруг своих людей походкой ковбоя из американских вестернов, но когда Лариса впоследствии увидела его в стороне от руководимого им общества, и походка и осанка стали иными. Разве что он немного по-журавлиному выкидывал вперед ноги, перенося свой торс, но уже не покачивал ни широкими плечами, ни узкими бедрами, не сгибал руки в локтях. Здесь, во главе своей стаи, и в обычной жизни он ходил по-разному. Но сравнительный этот анализ Лариса смогла произвести лишь потом, днем-двумя позже.

Вначале был список, бумага. Очередь была потом. Никто не знал, какие ждут их коллизии, и потому на всякий случай не расспрашивали друг друга ни о работе, ни о профессии, ни об общественном положении.

Наступил вечер, и пока совершенно неясно было, как им жить дальше.

Было темно. Топтались люди. Снег интенсивно таял, бежали ручейки, которые могли бы воскресить у этих людей спокойные радости детства, но, к сожалению, никто не наслаждался гонками корабликов в талых потоках. Все находились в предвкушении иных радостей.

Свет прожекторов со стройки падал на домик, который был началом и духовным центром очереди, а от домика черная тень тянулась на чуть уже осевший снег, где он не был затоптан, и на серое месиво, которое уже натоптали люди. Месиво становилось чернее тени на еще не исхоженном, девственном снегу. Окна нового дома светились разноцветными огнями люстр, ламп и опять ставших модными абажуров. На улице, возле исполкома, стояли фонари с ртутными, а может, и не ртутными, может, правильнее их называть люминесцентными лампами – все эти прилагательные не имели для Ларисы никакого смыслового наполнения, а были просто застрявшими в голове звуками, словами. Фонари ярко светили у тротуара, придавая мертвящий оттенок лицам людей, и не излучали почти никакого рассеянного света – как звезды на небе, которые ярко сверкают, но разглядеть что-нибудь не помогают. Как физические тела иль как моральные, душевные звездоединицы, они, звезды, сверкают лишь для того, чтобы хорошо видели их, чтобы обозначить себя в этом мире, а света не дают. И у Ларисы на душе стало холодно от этих фонарей. Как водитель она их тоже не любила, эти лампы.

Лариса справилась с тягостным ознобом, включив в машине печку. Обогревшись, вышла к еще зыбкой очереди.

Недалеко, в той же сотне, оказалась женщина из их дома, соседка. Тамара Васильевна знала Ларису и по больнице, где лежал и оперировался кто-то из ее родственников. В этой необычной и долгой очереди знакомая женщина была просто подарком судьбы. Они тотчас наладили контакт и старались держаться поближе друг к другу. По крайней мере, не хотели расставаться, делали все, чтобы по возможности быть вместе. Они угнездились в машине, развернувшись лицом к очереди на случай какой-то срочной надобности – проверки, например, которая быстро бы потребовала их на арену основных событий.

Дамы уже обсудили все, что можно было обсудить. И кинофильмы, и спектакли, артистов, книги.… И естественно, прежде всего, вспомнили о бывшем Ларисином больном, лечение которого в основном и послужило поводом их тогдашнего знакомства, сегодняшней дружбы и сиюминутного, нынешнего разговора. К сожалению, общих знакомых не было. Они сидели в тепле, в машине, много рассказывали друг другу, расспрашивали, не таились и, как это часто бывает в очереди на улице, в холоде, говорили иногда с излишней откровенностью. Лариса рассказала и про диссертацию, и про целый ряд бед из разных сфер своего бытия, что, наверное, было напрасным с точки зрения сдержанного интеллигента. Но ведь и ситуация была крайне необычной.

Около двенадцати подошел к машине их вожак:

– Ну что, девочки, хорошо стоим?

– Хорошо сидим.

– Да, вы-то сидите. Если б можно было машины поближе поставить, почти все б так расселись. Оперативненько было б.

– Хорошо, что они это место выбрали. Удобное: ни прохожих, ни транспорта – никому не мешаем.

Теперь они познакомились поближе. Звали его Валерием Семеновичем. В машине он не выглядел столь деловым, энергичным, суровым, и Лариса помягчела к нему. Она считала, что люди действия, действующие и умеющие действовать, энергичные, иногда бывают опасны. Во всяком случае, с ними надо быть настороже: у них часто действие предваряет мысль. Умение действовать, считала она, уменьшает внутреннюю потребность, необходимость, да и возможность подумать. Дело, дело, дело! А когда думать? Тем и опасны энергичные люди. Но сейчас, в машине, Лариса в нем такой уж энергии и деловитости не увидела. Пожалуй, даже излишне мягок для той роли, которая пала на него, которую принял он на себя.

Валерий Семенович тоже, оказывается, на неделю взял отпуск за свой счет, потому что машина для него крайне необходимая вещь: во-первых, он с детства их любит, во-вторых, в институте с ними работает. Наконец, это удобно, да и разъездов по городу много. Но главный его аргумент, мотивировка, главный резон – любовь к машине. Об этом он говорил долго и громко.

Может, действительно это и есть главное? Всегда главное?

– Вы сами с ней возитесь? – Лариса, очевидно, уже кокетничала: ведь все и так было ясно.

– Я ж люблю ее. Естественно, сам, Лариса Нарциссовна.

– Борисовна.

– Не мелочитесь. А если отбросить и Нарцисса и Бориса?

– Думаю, греха не будет.

– Это как раз неизвестно. – Все улыбнулись. – А вы, Лариса, давно ездите на машине?

– Года четыре.

– У вас первая?

– Первая. Пора менять.

– Пора, пора. Хорошо освоились с ней?

– По-моему, ничего.

– А с правилами?

– Совсем хорошо. Я, знаете ли, как это свойственно некоторой части интеллигенции, немного расхристанного поведения…

– Но не мышления?

– Стараюсь. Не очень-то я верила в разумность и необходимость различных правил, инструкций, уложений, кроме главных, разумеется. А тут вдруг села в машину и впервые увидела, что правила все разумны, что соблюдать их необходимо, что они впрямую помогают безопасности людской, охраняют жизнь твою и всех вокруг…

– Так человек стал конформистом, – включилась в беседу Тамара Васильевна.

– Да. И что? Машина, конечно, повышает разумную законопослушность…

– И, может быть, даже способствует правовому самосознанию. Мы же очень безграмотны в этой области. – Лариса сказала это в ернической тональности Стаса и усмехнулась.

– Не обобщайте, Валерий. – Тамара старательно поддерживала беседу. – Вещи твои – враги твои. Так ведь сказано?