Сергей Буянов - Стекло и дерево

Петру хотелось посидеть, пообщаться, а бабы, как известно, никак не способствуют разговору. Только-только сосредоточишься, так она повиснет на плече, требуя внимания к собственной персоне. Не сбросишь же её! Поэтому Пётр, так неожиданно грубо, отказался от услуг девицы.

Друзья сидели, толковали о том, о сём. И вновь обо всём. Вспоминали счастливые студенческие годы, связанные с ними приколы и огорчения, да и вообще, то смутное время в стране, когда среди коммунистов начался раскол, который привёл к перестройке и последующему краху империи – СССР.

– А помнишь, – сказал Пётр, – как нас на роды водили? Всех подряд, кто оказывался в этот момент в роддоме?

Конечно, Рим помнил, роды в то время считались диковинной редкостью. Студенты, занимаясь акушерством, за весь год могли ни разу не попасть на роды. Поэтому их загоняли в родзал по двадцать-тридцать человек одновременно. Они стояли кто где, особо активные старались пропихнуться ближе, акушерка немилостиво рявкала на них, кое-кого грубо отпихивала от стерильного столика. Счастливчики успевали краем глаза увидеть, как зарождается новая жизнь. Петька с Римом обычно видели только макушку родильницы, полагая, что более ничего интересного нет.

– А я вот запомнил такой случай, – задумчиво произнёс Рим. – Как-то оказался я в магазине, вроде бы за хлебом зашёл. Так вот, смотрю на огромную очередь – кажется, тогда минтай продавали – маленькая девчушка лет четырёх, тащит маму за руку и просит купить сахарку. Вот как! Я вспомнил сразу, что в своё время просил конфет, да ещё не всяких, а самых лучших, а она сахару просит.

– М-да, – задумчиво протянул Пётр, – а в ЦУМе что было? Голые прилавки и скучающие продавцы. Даже самое дерьмо разобрали, весь ширпотреб исчез!

– Зато теперь всюду изобилие! Всё, что душа пожелает! Только плати, успевай.

– И правильно. А когда и кому раньше удавалось попробовать зимой виноград? Это я о простых людях говорю. А бананы только в столице видели, и то по большим праздникам! Дрянь конечно, но всё-таки, – Пётр вроде бы захмелел.

– Как назад поедем? – кивнул Рим на полные рюмки.

– Ерунда! Шофёр на телефоне дежурит. Давай ещё графинчик уговорим!

– Пожалуй, мне хватит. Завтра работать надо.

– Да какая там у тебя работа? Оперировать что ли? В выходной до обеда отваляешься на диванчике, а потом всё пройдёт.

– А если вызов?

– Да какой у тебя вызов? Санитары скрутят-свертят, историю оформишь и делов-то! – Пётр щёлкнул пальцами.

Извечно добродушный, до неприятной слащавости, официант грациозно поставил на стол графинчик.

– Кстати, скажи, пожалуйста, Рим, чем всё же опасна шиза?

– Шизофрения – это болезнь. Вопрос твой странный.

– И всё-таки, попытайся ответить! – Петька отхлебнул коньячку и понюхал шоколадку.

– Это с какой стороны поглядеть, – задумчиво произнёс Рим.

– Давай, выпей, и всё встанет на свои места!

Рим последовал совету, почувствовал, что хмелеет. Что ж, иногда разрядка необходима. Он расслабился, и мозг начал работать легче, и язык свободнее выдавать мысли.

– Всё-таки это болезнь, как бы странно не звучало.

– Ты хочешь сказать, что всякая болезнь без лечения, в итоге приводит к смерти?

– Вот! Именно это и хочу сказать. Шизофрения приводит к полному развалу личности, инвалидизации, которая проявляется в неспособности себя обслуживать, а это состояние неизбежно заканчивается смертью.

– Так ведь руки-ноги целы! – недоумевал Пётр. В его голове никак не укладывалось, какой это инвалид с целыми руками-ногами?

– Нарушается адаптация. Человек теряет способность приспосабливаться к окружающей среде.

– Ну, ты даёшь! Нас же с детства учили: «Не надо приспосабливаться»! Даже термин выдумали – приспособленец!

– Я говорю об адаптации, а не о приспособленчестве!

– Слушай, я что-то подзабыл эти термины. Скажи по-русски!

– Очень простой пример: когда тебе холодно, что ты делаешь?

– Когда как. Когда сто грамм пропущу, когда с женщиной погреюсь.

– Вот видишь, тебе даже в голову не пришло, что в первую очередь ты оденешься потеплее!

– Ты что хочешь сказать? – нахмурился Пётр, в нём проснулся страх перед психиатром. – Я что ли, того?

– Вовсе нет, скорее, наоборот! Ты считаешь это само собой разумеющимся, не раздумывая, одеваешься, а затем изобретаешь другие методы разогрева! Не пойдёшь же ты на улицу в одних трусах, искать женщину для сугреву?

– Ха, ха, ха! Понял! Понял! И всё так просто объясняется? Только потеря адаптации?

– Конечно! А ты думал, что шизофреники – дураки? Так вот, замечу тебе, среди шизофреников глупых людей не встретишь!

– А как тогда объяснить их безумные поступки?

– В смысле, какие безумные поступки?

– Ну вот, выйти в трусах на улицу – это одно, а если, к примеру, завалить кого, а?

– Это не так часто встречается.

– Но ведь бывает?

– Это тоже нарушение адаптации – социальной. Нарушается закон.

– Так убьёт ни за что, ни про что! Потом ищи-свищи, кто и за что замочил!

– Это для тебя – ни за что, ни про что, а у больного – всё обоснованно и понятно. А может он, убивая, приносит пользу человечеству?

– Мне непонятно! Я, например, укокошу завтра какого-нибудь чинушу-взяточника – это ведь тоже польза? Значит я, того?

– Опять ты привязываешь поступок к действительности! У больного нет никакой окружающей обстановки, у него – внутренний мир. Он живёт только в нём, а обычного не замечает.

– Если он живёт в своём мире и доволен им, то почему же он в итоге умрёт?

– Так потому! Все его эмоции, все чувства направлены во внутренний мир, то есть он теряет их.

– Что за чувства он теряет? Любовь что ли?

– Вот любовь-то как раз и не теряет! Любит глобальное: вселенную, космос, человечество в целом, а ближних перестаёт замечать.

– Поэтому они и сдают его в психушку!

– Бывает и так.

– А отчего помрёт-то?

– Я же сказал: теряет все чувства! Чувство голода, например!

– От голода умирает?

– Это только одна из причин. Он может умереть и от холода, и от жары – если вздумает прыгнуть в костёр. А чаще всего больной погибает от полного умственного истощения.

– И всё-таки он становится дураком?!

– Чаще всего до этой стадии болезни он не доживает.

– Почему?

– Мозг, как тебе известно, не только для того, чтобы думать.

– Помню, помню, – замахал руками Пётр, – центры двигательные, чувствительные, речи и так далее.

– Вот тебе и ответ! Мозг, координирующий жизнедеятельность организма, исчерпывает все свои возможности. Для поддержания тонуса жизни уже не может посылать импульсы: не надо ни есть, ни пить, ни как-то иначе приспосабливаться. Внутри себя человек уже приспособлен, поэтому он умирает.