Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

– Мам, ты занимаешься ерундой! – решительно заявила Ийка, выйдя на середину комнаты.

– Да? – рассеянно спросила я, уверенная, что она говорит о книжке, которую я взялась читать.

– Ты занимаешься ерундой! – настойчиво повторила Ийка, быстро взглянув на меня, и тут же отвела глаза. В это время солнечный луч скользнул по ее лицу, и я невольно залюбовалась дочкой. Нежное тонкое личико, светло-серые глаза, вся такая хрупкая, милая…

– Мам, ты не слушаешь меня?

– Слушаю, – улыбнулась я. – Почему ерундой, дочка?

Ийка нервно повела тонкими плечиками и ответила, не глядя на меня:

– Потому что тебе не платят за твою работу!

– Ийка… ты что это вдруг? – Я по-прежнему не очень понимала, к чему она клонит.

– Да, да, ерундой! – быстро и настойчиво продолжала дочка, боясь, что я ее собью с мысли. Похоже, она подготовилась к разговору. – А папа занимается делом, потому что он получает большие деньги.

– Папа… – Я вздохнула. – Давай лучше не говорить, откуда у папы такие деньги.

– Значит, папины деньги – плохие? – хмыкнула Ийка.

– Ийка!

– Мы же конфетки кушаем на эти деньги, ты всегда так сама говоришь. Не брала бы у него ничего!

Я отложила в сторону книгу и посмотрела на напряженно вытянувшуюся передо мной Ийку. – Иечка, сядь-ка, давай поговорим. Что ты так раскипятилась? Да, мне платят мало. Но моя работа очень важная, разве нет? Я лечу детишек…

– А ты знаешь, кто у них родители, у этих детишек? – перебила меня Ийка. – Шушера! Поэтому тебе ничего и не платят! Они никому не нужны, и их родители никому не нужны! Одним больше – одним меньше… Вот если бы ты лечила детей президента или министров, тебе бы платили…

– Малыш, все не так просто… – Я попыталась взять дочь за руку.

Она вырвала руку.

– Я ухожу, мам.

– Ну… хорошо… А куда ты идешь?

Ийка ответила, стараясь не встречаться со мной глазами:

– Я… совсем ухожу, мама. Я уже собрала вещи.

– Куда ты уходишь? Ты что? Подожди… Иечка… – Я присела на край дивана, чувствуя, как у меня сильно стукнуло и замерло сердце.

– К папе, жить. Ему нужна гувернантка для его младшего сына.

– И… что?

– И я буду гувернанткой! – Ийка все же постаралась гордо взглянуть на меня. – Папа будет платить мне приличные деньги! Больше, чем тебе платят в твоей поликлинике. В… пять раз больше!

– Подожди, пожалуйста… – Я пыталась найти хоть один довод, который услышит Ийка. – А как же школа?

– А! – Дочка презрительно пожала узкими плечиками. – Ну, буду ходить в школу… В другую, поближе… к моему новому дому. Утром мальчика в садик отведу, а после школы заберу…

– Ийка… Но как же ты можешь…

– Мам, не надо меня уговаривать, я все решила.

– Хорошо. – Ничего хорошего не было, но я постаралась взять себя в руки. Я увидела стоящие за Ийкиной спиной большой чемодан и сумку – значит, говорить надо о главном, а не о сантиментах. – А как ты будешь готовиться в институт?

– Я поступлю на платное. И буду учиться в том институте, в каком захочу. Папа так сказал. Все, мам, не останавливай меня.

Я понимала, несмотря на горячий стук в голове, что вообще-то могу встать поперек двери и сказать: «Не пущу!» Но что это решит? Если она так тщательно подготовилась и собралась…

– Иечка, – я снова взяла ее за руку, – зачем нам ссориться? Зачем уходить из дома, все ведь можно решить по-другому… Я просто не понимаю… – Я обняла дочь.

Ийка замерла на секунду и резко отстранилась от меня.

– А я не понимаю, мама, зачем жить в таких собачьих условиях, как я живу! У меня будет отдельная большая комната, с балконом, папа мне купит машину и оденет меня по-человечески.

– А ты по-собачьи одета, да, дочка?

– Да! В бабушкин самовяз одеваются только сироты! Мам, дай мне пройти, за мной приехал папа.

– У сирот нет бабушек, дочка…

Ийка обошла меня, по-прежнему стараясь не столкнуться со мной глазами, выволокла чемодан на площадку и, не захлопнув дверь, ушла.

Я села в прихожей. Часа два прошли незаметно. Ийка не виновата – виновата я… Это ведь я выбрала ее папу в отцы своему будущему ребенку, не послушалась родителей, как они меня ни отговаривали… Это я не досидела с ней даже до двух лет и побежала на работу, бросив маленькую Ийку на бабушку с дедушкой, которые любили ее и баловали как могли… Ну а я-то – разве я сама могла когда-нибудь сказать ей «нет» и выдержать ее слезы? Девочка бедная, девочка худенькая, растет без папы, папа-то есть, но ему совсем не нужна Ийка, и когда она ему звонит, папа говорит: «Зайчик, очень о тебе скучаю, но говорить сейчас не могу, позвоню завтра…» И маленькая Ийка садилась у телефона и ждала, глядя мимо меня огромными прозрачными глазами… А я – я не нашла слов, не сделала чего-то важного, не сумела стать и мамой и папой – ведь у кого-то получается, но не у меня…

Я встала с пола. Слезами горю не поможешь. Можно изреветься, но ни Ийкин папа, ни она сама решения своего не изменят, по крайней мере, в первый день торжества свободы и справедливости. Наконец-то папа дождался… Он когда-то меня предупреждал: «Ты очень пожалеешь, что так поступила!» Но я ни разу не пожалела, что родила Ийку, даже сегодня. И никогда не пожалею…

Я снова опустилась на пол. Плохо, что не надо идти на работу, – воскресенье. Пойти подежурить, что ли, на неотложку, просто так? Скажу: «Идите, девчонки, домой. Сегодня я – дежурная…» И престарелые девчонки – а именно они, семидесятипятилетние бедолаги, подрабатывают у нас на неотложных вызовах – побегут с радостью домой. Нет. Не пойду. Не хочу. Мне надо идти за Ийкой и возвращать ее. Только я не знаю, где живет ее папа. Он года четыре назад поменял квартиру, да так и не успел дать нам своего адреса и домашнего телефона.

Надо мной висела картинка, которую Ийка нарисовала лет в пять. Маленькая тоненькая девочка, вся нарисованная голубым карандашом, держит в одной руке разноцветные тюльпаны, а другой сжимает руку очень симпатичного существа – с красным лицом, длинными, длиннее волос, ресницами, с большими зелеными глазами, похожими на солнышки, и огромным улыбающимся ртом. «Это ты – мама! – сказала счастливая Ийка, даря мне в день рождения мой портрет. – Ничего, что я себя тоже нарисовала? Ты же всегда со мной, правда? Ты очень красивая… Румяная, видишь какая!» Прекрасный портрет, нарисованный от всей души, поэтому он уже десять лет висит у нас на стенке… Позже Ийка подписала его: «Мама с тюльпанами и со мной». А взрослея, Ийка стала рисовать только цветы – тонкие, хрупкие, на слабых стебельках, с полупрозрачными лепестками, часто похожие на волшебные хрустальные растения – диковинных расцветок, необычных форм…