Борис Горзев - Два романа о любви (сборник)

Значит, вот что еще вокруг нас – музыка. Темные глаза Петры сочатся счастьем. Полная жизнь: днем и вечером – музыка (учеба, концерты в консерватории или Гнесинке), а ночью – наша любовь. Полная жизнь. Петра стала женщиной совершенно, у нее – всё! И даже то, что нашими ослепительными ночами, когда мы совершенствовались в искусстве любви, даже то, что она, отдышавшись, опять принималась говорить о музыке, о консерватории, о своем классе, о том, что сейчас разучивает, это меня не то что не раздражало, а напротив, радовало. Я превращался в меломана. С любимой женщиной в кого только не превратишься, если она сама – чудо, а еще и завлекает в чудо. Музыка – чудо. Музыканты – чудо. Профессора – чудо. А уж Оборин!..

Я уже знал о нем многое. От Петры, конечно: был период, когда она только о нем и говорила. Лев Николаевич – ну прямо как Толстой, да, мой Петер, прямо как Толстой! Выдающийся пианист, победитель Первого международного конкурса имени Шопена в Варшаве. Еще в 27-м году, Петер, в 27-м! И потом еще много побед. Но заболел. Болезни, да. Поэтому сейчас почти закончил концертировать. Зато, светилась глазами Петра, зато с головой ушел в преподавание, в нас, студентов! Нет худа без добра. Кто у него только не учился (дальше – перечисление известных и великих)! Вот чуть раньше, до меня, продолжала Петра, знаешь, кто у него учился? Владимир Ашкенази! Э, ты его знаешь? Как это – знаешь Давида Ашкенази, а не Владимира? Погоди, вот послушай, известная история, но только тихо, шепотом! Владимир Ашкенази, он победитель Международного конкурса имени Чайковского в 62-м году, а в следующем году поехал на гастроли в Англию и… остался там. О! Молодец, да? Ну а здесь, то есть у вас в Союзе, его решили… э, как забыть. Был такой – и нет. Поэтому – шепотом! До сих пор в консерватории всякие разговоры, слухи об этом. Смешно, Петер, да? А он – гений! Я слушала его записи на пластинках, нам Оборин давал слушать, ему из Лондона привезли. О, класс!..

Вот, дело дошло до невозвращенцев. И до отверженных. Потому что я поведал моей Петре о Давиде Ашкенази, именно о Давиде, об отце ее гениального Владимира Ашкенази, живущего нынче в славном Лондоне. Так вот, сказал я моей любимой, был у нас такой известнейший и любимейший народом певец – Вадим Козин. Строго говоря, эстрадный певец, шансонье, если по-западному. И аккомпаниатором его был Давид Ашкенази, виртуоз. Его аккомпанемент был не менее известен и любим, чем сам Козин. Но это до войны. А во время войны, говорят, Козин пел перед немцами. То есть давал концерты на оккупированных территориях. Ужас! Однако потом его, спасибо, не расстреляли и даже не посадили, а сослали в еще один славный город – Магадан. Знаешь, моя Петра, что такое Магадан? Эх, дремучая ты женщина, главного у нас не знаешь! Толстого любишь! Но чтобы знать Россию, надо знать не только Толстого, но и про Магадан. Сейчас расскажу.

Рассказал. А еще рассказал, что тот самый знаменитый Давид Ашкенази был аккомпаниатором помимо Вадима Козина и у других наших знаменитых эстрадных певцов-шансонье – Изабеллы Юрьевой, Клавдии Шульженко. А откуда я это знаю? А от моего деда. Он пластинки такие покупал, еще до войны, вот я и слушал потом, когда подрос. Эти пластинки до сих пор у меня дома. Вот придешь, Петра, еще раз к нам в гости, дам послушать. Если хорошо себя вести будешь. Это как? Господи, ты не разумеешь как? А, поняла наконец! Молодец, ты понятливая женщина! А красивая какая! Ты сегодня ночью стала еще красивей, чем вчерашней, ей-богу, а Бог не даст соврать, сама знаешь…

Кстати, о Боге. Петра, понятно, была верующей, даже упертой в этом, но при всем при том – слушающей. Она умела выслушать другое мнение, хотя потом спорила жарко. Но, повторяю, слушала. Бывало, даже соглашалась. Мы спорили, и это было интересно. С ней, Петрой, было интересно. А если так (то есть не только занятия любовью, даже с красивой и страстной женщиной), то это надолго, может быть, навсегда. Так у нас и вышло, хотя как вышло, про то потом опять же…

Ах да, я о Боге. Как и не знаток музыки, я не знаток Библии, но начал ее читать и указывал Петре на противоречия. Их там полно, кстати. И отдельных несуразиц. Особенно когда сравниваешь тексты евангелистов. Или когда наталкиваешься на, мягко говоря, странные речения и толкования. Вот по этому поводу мы с Петрой и спорили. Про «ловцов человеков» я уже говорил ранее. Это про то, как в Евангелии от Матфея. Встретив Петра и Андрея, Иисус сказал: «Идите за Мной, и Я вас сделаю ловцами человеков». Вот кто был Ему нужен! – говорил я Петре. – Не духовные братья, сильные умом, а пойманные им (убежденным им, суггестером) слабые люди, сбившиеся в стадо, подавленные, неимущие и недобрые по сути, легко внушаемые, изначально верящие в чудеса. Вот таких он и ловил. А таких много, было и есть.

Ну Петра знала, что мне ответить. И отвечала. Это понятно, поэтому тот наш спор упускаю, как и прочие подобные.

А вот о самой Библии – забавно. В те годы купить Библию было невозможно, в моем доме ее тоже не было, в библиотеках вряд ли дадут, только в Ленинке или Историчке, и то по спецразрешению или для историков, философов – короче, ученых-специалистов. Узнав об этом от меня еще по письмам, Петра купили мне Библию в Праге и сейчас привезла в Москву. А как купила? Оказывается, в Праге был и есть прекрасный магазин «Советская книга», в котором, рассказывала Петра, чего только нет! В этом спустя три года я убедился самолично – и раскрыл рот. И пожалел, что у меня нет при себе соответствующих денег и что (увы!) я не способен на воровство. В годы, когда не издавали Цветаеву, Мандельштама, Бродского, Набокова и еще полсотни высочайших литераторов, о чем говорить! Нет, вру: их изредка все-таки издавали, но, кроме спецраспределения внутри страны, весь тираж шел за рубеж, вот в такие магазины «Советская книга».

Но то – отдельная песня, а я про Библию. Прекрасное издание на русском языке и с иллюстрациями. Купив, Петра позабыла отодрать приклеенную бирку с ценником, и, переведя кроны в рубли, я ахнул: «С ума сошла!» – на что моя красавица царственно отмахнулась: «Папа дал. Это от него, подарок тебе. Отвези твоему Петеру, отвези», – так сказал и посмеялся.

Вот тебе и папа, член ЦК, коммунист! Ну да, но тихий католик. «Как мышка!» – вспомнил я Петрину фразу про то, что о вере в их семье – ни гу-гу!

И еще, если о тихих католиках. Оказавшись в Москве, Петра назавтра же отправилась – куда? Понятно, в свой храм. Свой – то есть католический. А я и не знал, что в Москве такой есть. Ну со мной-то всё понятно, а вот Петра навела справки еще в Праге: есть такой храм в Москве, есть – Храм Людовика Святого Французского, и находится он на улице Малая Лубянка (ирония: по соседству со зданием КГБ, но это – моя ирония, а Петре я о том не сказал, чтобы не портить ей настроения).