Ирина Щеглова - Праздни и будники (сборник)

– Стой!

Девочка, подбежав, начинает теребить человека за плечо.

– Ты чего, скажи маме, что мы друзья. Человек поднимает очень усталые, больные глаза и встречает взгляд женщины.

– Не волнуйтесь, У вас чудный ребенок, она рассказывает удивительные истории, Мы просто играли.

Женщина стоит, прямо глядя ему в глаза.

– Ну, здравствуй… – в конце – концов, произносит она.

– Мам, ты знаешь моего Ведмедяку!

– Немножко.

Человек смотрит на них, не отрываясь, потом медленно поднимается с песка, чтобы уйти.

– Ты куда! – Кричит девочка, повиснув у него на шее.

– Медведи, те которые большие и рыжие, часто уходят гулять в одиночестве, – произносит мать тихо, – помнишь, я ведь рассказывала тебе…

– Нет! – Девочка топает ножкой, – Нет, это твой ушел! А мой останется!

– Девочка почти рыдает, голосок ее срывается, – он один, он болен! Он все знает про меня!

– Милая, но ведь он не игрушка! – Умоляюще шепчет мать. Человек гладит ребенка по голове. Задумчиво смотрит на женщину. Он уже понял, что сны его зашли слишком далеко. Надо просыпаться. Но он не может. Девочка крепко держит его за руку и тихо плачет. Женщина твердо произносит:

– Пойдемте пить чай, Уже поздно.

Сумерки опускаются над пляжем. Море шепчет. Девочка за руку с Человеком и женщина, идущая следом, почти не различимые в надвигающейся ночи, поднимаются по тропе в гору. Молчаливые, сливающиеся с засыпающим миром. Они идут к дому.

Человек инстинктивно сознает, что выбор, сделанный им, изменяет реальность. Что, возможно, вот-вот произойдет что-то удивительное. Страшное и необходимое одновременно.

Дом старый, ветхий, большой, наполненный странными звуками, встречает их немного настороженно. Он скрипит ступенями и половицами. Позвякивает стеклами в оконных рамах. Тени двигаются по дому, как расшалившиеся призраки. Хотя, может быть, это и есть призраки, притворяющиеся тенями.

Женщина зажигает лампу на столе, молча идет на кухню. И оттуда постепенно Дом начинает успокаиваться. Люди просто будут пить чай. Шумит вода, звенят чашки, бурлит чайник. Шаги.

Человек и девочка сидят на диване. Девочка заснула, прислонившись к своему новому другу. Человек, чтобы не разбудить ее, сидит неподвижно, стараясь ровно дышать.

Женщина возвращается с подносом, ставит чашки и тарелки на стол. Потом, увидев, что дочь заснула, она бессильно опускается на стул, и сидит так, сложив руки на коленях. Неяркий свет лампы играет бликами в ее сразу постаревших глазах.

Человек шепотом обращается к ней:

– Покажи, куда положить девочку, она заснула.

Женщина слушает его, наклонив голову. С трудом, подняв себя со стула, подходит, чтобы взять ребенка.

– Я сам! – просит Человек. Он очень осторожно поднимает маленькое тельце, прижав к себе и, покачивая, спрашивает:

– Куда?

– Наверх…

Они медленно поднимаются по скрипучей лестнице. Заходят в темную спальню. Женщина указывает на кровать.

– Сюда.

Человек бережно кладет девочку. Мать хочет снять с нее платье но, подумав, отходит.

Ребенок, шевельнувшись и все еще держа Человека за руку, спрашивает:

– Ты здесь?

– Да.

– Не уйдешь?

– Нет.

Она спит, благодарно улыбаясь. Двое взрослых стоят над ней в полном молчании.

Дом тих, как никогда. Человек смотрит в угол и видит большую картонную коробку. Женщина ловит его взгляд и шепчет:

– Она туда прячется, когда ее кто-нибудь обидит. Я часто рассказывала ей сказки…

Он подхватывает:

– Про маленького Мишку Грызли.

Она кивает. Потом, тихо ступая, выходит из комнаты. Человек идет за ней. Оба бесшумны как тени. Лестница не скрипит. Они подходят к столу, садятся друг напротив друга. Женщина наливает остывший чай ему и себе.

Молчание нарушается, как гром среди ясного неба; часы на стене начинают громко с хрипом бить. Двое за столом вздрагивают. Звякают чашки. Хлопает ставня. Дом оживает. Он шумит. Он впускает тысячи звуков. Двое слышат рокот волн; тяжелый гул пролетающего вертолета; далекие голоса людей; шорох деревьев в саду; крик старой чайки.

– У тебя странный дом. – Произносит человек, вслушиваясь в какофонию звуков.

– Просто очень старый.

– Ты всегда хотела такой.

– Наверное.

– Откуда он у тебя?

– Один старик подарил. Мы у него останавливались, когда приезжали сюда. Однажды мы узнали, что старик умер и оставил все моей дочери.

– Она очаровала его своими сказками? – Улыбнулся человек.

– Кто знает… Странный был старик, суровый, молчун; никогда квартирантов не держал, а тут…

Женщина опускает голову и смотрит в свою чашку. Разговор дается ей с трудом. Человек понимает это. Но еще больше он понимает другое: этот сон перестал быть сном, он стал его реальностью. Его и этой женщины.

– Кто отец? – наконец спрашивает он.

– Ты – просто отвечает она.

Молчат мучительно долго.

– Я не знал… – выдыхает он.

– Конечно, ты не мог знать…

Дом сурово гудит трубой. Сквозняк врывается откуда-то и треплет человеку волосы. Женщина смотрит на него и тихо объясняет:

– Мне кажется что душа старика живет в этом доме. Он охраняет нас. Ты его настораживаешь потому что я беспокоюсь. Но тебя любит дочь, поэтому дом впустил тебя. Правда пока только терпит.

Человек кивает понимающе:

– Я не могу уйти!

– Ты хочешь остаться?

– А можно?

– Надолго?

Она пристально смотрит в его глаза.

– Я, правда, не знал!

– А что бы это изменило?

Он сжимает в руках чашку, взглядом упирается в доски стола.

– Не знаю. Может быть ничего.

– Ты нашел то, что искал?

– Не помню. Находил, терял…

– Чего же ты хочешь?

– Остаться – произносит он на выдохе.

Дом шумно вздыхает вместе с ним. Стены съеживаются, пространство становится маленьким и уютным. Двое сидят напротив друг друга. Он тянется к его руке. Рука женщины безвольна и слаба. Он гладит эту руку, потом встает, обходит стол, поднимает женщину со стула, обнимает…

Дом замирает до дрожи. Тишина столь пронзительна, что закладывает уши.

– Я люблю тебя!

Лицо человека оживает, глаза становятся ярче. Женщина запрокидывает голову и долго впитывает этот взгляд. Он наполняет ее. Женщина улыбается и прижимается к его плечу.

Часы бьют полночь. Картинка мира рушится как старая мозаика…

Человек, свернувшийся клубком на пустом пляже просыпается и плачет. Он садится, достает из кармана брюк измятую пачку сигарет. Долго чиркает зажигалкой; дрожат руки. В неровном свете маленького огонька человек замечает отпечатки босых детских ног рядом с ним на песке. Он швыряет сигарету. Встает и решительно идет вверх по тропе. Идет по следу, как раненый зверь, чтобы найти, наконец, покой после гона. На ходу он натягивает майку.