Гвейн Гамильтон - Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих

– Но это ваши же правила, – говорю.

Но не важно было. Обида есть обида. Цифры разные начали летать туда и сюда, и я засомневался в том, что споемся.

– Я вас умоляю! – говорю я, уже готов упасть от усталости.

– Нет, это я умоляю! – говорит.

– Вы мне разменяете или нет?! – говорю.

– Да, – говорит, – но ты не поднимай на меня твой иностранный акцент, а то сейчас получишь, понял.

– Если, – говорю, – вы доллары имеете в виду, то ради Бога, получить и очень даже желаю. А если, впрочем, и что-то другое имели в виду, простите, я не понимаю, но я надеюсь, что мы сможем наладить отношения.

Похоже, она умилилась немножко, вздыхала. И спрашивает

– Курс, – говорит, – не знаешь, какой сейчас?

Но я не знал, и она отправилась узнавать, снова в обидном настроении. Когда вернулась и дала мне, наконец, баксы, я вышел из кассы весь мокрый от пота. На другой кассе желтенькая дама обрадовалась моему возвращению. Смотрела на часы. Полчаса до закрытия, может, его отправить домой, чтоб он вернулся закончить завтра? Я ничего не сказал. Может, мой унылый вид её растрогал, и она тоже умилилась.

После не слишком долгих разборок положили деньги на счет, и я вышел из банка и больше не возвращался – слишком боюсь.

Не знаю, можно ли было бы как-то улучшить процесс, не берусь учить – не банкирша я, или там кассирша пивной лавки, не знаю. Знаю только, что придираться очень легко со стороны, а вот найти реальные ответы – не легко. Я лучше деньги буду хранить под кроватью.

Рюкзак

Было время, летишь – пожалуйста, возьми с собой что хочешь на самолет, хоть козла. А теперь – какие-то жалкие 20 килограммов. Нужно было мне очень внимательно выбирать, что с собой взять. Задача не простая, ведь накопилось столько хлама. Чемоданы набил книжками, остался только рюкзак, но в рюкзаке место на два-три вещи.

Одно время каждый день начинал с рассказа, типа, сосед у меня Владимир Вольфович, звонил он в дверь вчера, хотел немножко муки (кажется, что-то пек) и заодно рассказал про существительные. Хочу и вам рассказать. Или: мы с Владимиром Вольфовичом вчера чай пили. Он мне рассказал кое-что интерессное, хочу с вами поделиться. Он мне рассказал про третью форму глагола. И так занятия проходили. Студентам было интересно, сначала даже вроде поверили, будто он у меня сосед, и мне было смешно (просто думаю о Владимире Вольфовиче и сразу на душе комично – любимый он мой русский комик).

Вот приближались новогодние каникулы, время отдыха – две недели перерыв. Все счастливы – от этого поганного английского хочется отдохнуть, каким бы ни был смешным Владимир Вольфович, но устали.

Одна девушка такая, красивая, не очень любила меня, наверное, и Владимира Вольфовича тоже, встает и говорит перед всеми:

– Мы все знаем, как ты любишь Владимира Вольфовича, наслушались мы твои рассказы-сказки.

У меня в сердце стало холодно, предчувствие будто: наверное, переговорил, и она, может, ему сказала и теперь… ну не знаю чего, но ничего хорошего.

– Вот, – продолжает, –у меня подруга на Чистых прудах в офисе с ним работает.

«Да, – думаю, – труба».

– Я ее попросила и она кое-какие вещички в качестве подарка взяла, даже автограф.

Смотрю – и действительно написанно: «Гвейну, С новым годом». И про фиг даже не напомнил. Класс. Там и майка, и кепка, видео, и диск. Я сразу надел майку. Классно. По дороге домой еду в майке, в метро жарковато, и я растегнулся. Увидел майку мужик (похожий такой на этих самых – молодых фашистов) и подходит.

– Ты че, не за Путина?! – и вид у него такой, и главное – мускулы. Я думал сначала, как ответить, и решил – правду говорить всегда лучше.

– Неа, – говорю, – Владимир Вольфович у меня сосед.

И показываю автограф. Мужик стоял, стоял и погнал прочь. Я с облегчением дышал и думал: майка классная, но, наверное, надену в следующий раз только в Канаде. Вот и уложил за два года до отъезда, и она так и ждала. Теперь ношу по возможности, если выхожу гулять или чай пью.

Еще одна книга. Нашел на кухне за холодильником. Как она там оказалась – другая история. Все чемоданы уже набиты были, и оставить жалко, поскольку книга замечательная. Настоящая книга. Читать ее можно и плакать, и радоваться, и хотеть жить, и разхотеть жить – все вместе. Открывать ее и читать уже не могу – так вызывает она во мне «идеологическое шатание, крупные противоречия и меланхолию». И так как сейчас у меня «на душе полная ясность и розы распускаются», не хочется вернуться в прежнее состояние.

Вот, когда-то читал и все вместе делал – и радовался, и плакал, и упал на пол в метро. И привлек внимание других пассажиров так, что отходили от меня самую малость. Лежал скучный, на полу, и хохотал.

Жил на Южной тогда и работал в один день на Менделеевской, в Ясенево, в Альтуфево и на ВДНХ. Ехал день деньской, или поконкретнее – примерно 4 часа. В 10 часов вечера уже отправлялся домой от Менеделеевской. Одна ветка, прямо, примерно 45 минут. Если толкаться, то не проблема найти место возле двери, где написанно «Не прислоняться», чтоб можно было прислоняться и – читать 45 минут. Вообще-то классно. Я эту книгу читал. Она меня так потрясла, что перестал ощущать себя – погрузился в книгу. Время пролетело незаметно, и я только в последний момент врубился, что девушка-голос-метро сказала: «Южная». Двери уже вот-вот закроются, и придется на Пражской пересесть. Не хотелось, конечно, хорош уже ехать – и я попытался выпрямиться и выйти из вагона быстро. Но нога-то онемела. И я не сразу понял, что лежу на полу, – так решительно упал. Вот когда понял, мне стало очень неловко и весело. Из-за Зощенко смешно стало. Двери закрылись, и мы помчались к Пражской. Я все хохотал, и люди начали отходить в сторону. Я пытался встать, но ноге больно – свело. Людишки, понятное дело, спешили выйти и перепрыгивали через мое скучное тело, пока я не встал и не перенес свой организм на платформу. Несколько дней ходил веселым.

Открываю книгу сейчас с трепетом, вспоминаю о былых временах и вижу маленький листочек бумаги. Беру в руку с таким чувством, будто оно – послание от себя из прошлого к себе в будущее – на листочке написаны три слова моей рукой – «не дрова везешь». Интересно, но, к сожалению, не знаю, что я имел в виду.

В Волгограде работал с парой американцев. До этого не знал настоящих американцев – в моем городке в Канаде они редко появлялись, и мы их не любили. Вот, встретил американцев впервые в Волгограде, и они были хорошие, они меня спасли. Когда я проснулся один раз посреди ночи и обнаружил, что таракашки у меня везде, я убежал к американцам и спал на диване в их комнате. Они позволили мне жить у них, пока не нашел новую квартиру. Это было веселое время. Сидели мы на кухне допоздна и курили. И разговаривали. И ловили мышей.