Алексей Ефимов - C-dur

В общем, весело жили, да?

В тесноте и в обиде. Ограниченное пространство не сплачивало – сталкивало. Три индивидуальности, три разных характера, три видения мира, – и каждый думал, что он лучше знает, как надо жить.

Тем временем утренний моцион Саши шел своим чередом.

Он заправил постель и, включив чайник, бросил взгляд на Дерягина. Тот спал на спине, скрестив на груди руки. Странная поза, но он часто так спит. Он отгораживается от всех даже во сне.

Чудов ворочается, вздыхает, и это значит, что миг пробуждения близок. Он проснется, поднимет голову и возьмет часы с тумбочки, у изголовья кровати, чтобы сонно взглянуть на стрелки. Потом он сядет, выкрутит шею влево и вправо, встанет, оденется и, взяв умывальные принадлежности, с полотенцем на шее выйдет из комнаты. Перед дверью громко зевнет. Все предсказуемо, без вариаций.

Саша снял крышку с кастрюли. Кислым не пахнет. Вчера он тушил картошку с тушенкой, традиционное местное блюдо. Сегодня очередь Чудова. Слава Тайсон сам себе повар, он готовит отдельно.

Саша включил плитку.

Раскопки кургана из грязной посуды дали два артефакта: эмалированную тарелку и алюминиевую ложку, обе с остатками древней пищи. Из-за кургана выбежал таракан и сразу юркнул за тумбочку. Их здесь много, целая армия. Война давно проиграна.

Он пошел мыть артефакты.

К тому времени как он вернулся, Чудов проснулся. Он надевал штаны.

– Картошка не скисла? – спросил он.

– Нет.

У Чудова был слабый желудок, он то и дело поносил, поэтому степень свежести пищи была для него критична.

Саша знал, что будет дальше.

Чудов сунул в кастрюлю голову. Убедившись в том, что все в порядке, он вышел из комнаты с полотенцем на шее, топая по-слоновьи.

Вернулся он свежий и бодрый.

– Видел, а? – сказал он с порога, скидывая шлепанцы. – В сортире?

– Андреича надо звать.

– Классно!

На ходу вытерев полотенцем уши, Чудов повесил его на гвоздь, убрал щетку и пасту в тумбочку и встал перед зеркалом, вооружившись расческой. Несколько быстрых взмахов – и волосы выровнялись в площадку. Он недавно подстригся и еще не стал мальчиком-негром с прической-шаром а-ля Майкл Джексон в детстве.

Вытащив из кургана свои артефакты, Чудов пошел в блок. Как это часто случалось, он не вписался в проход между фанерными стенами – Бум! – стены содрогнулись, и он крепко выругался. Слава почмокал губами, но не проснулся. Парень спит крепко.

Позавтракав, Саша пошел за Андреичем, местным сантехником.

Андреич, пьяница неопределенного возраста, жил и работал в общаге. Жил он с женой и шестнадцатилетней дочерью на первом этаже, в двух комнатах, в маленькой и побольше. Блок, где они жили, был разделен надвое кирпичной стеной, и в двух других комнатах, за стеной, хранился разный общажный хлам, с отдельным входом из коридора. Андреич был личностью колоритной: низенький, жилистый, скрюченный до горбатости, с редкими сальными волосами, из-под которых желтела кожа, – он, когда был трезв, был всем недоволен и раздражен, а выпив, добрел ровно настолько, чтобы не слать на три буквы каждого встречного. Часто видели следующую картину: Андреич, сгорбившись колесом и загребая ногами, тащится по коридору с двумя сумками, каждая в треть его роста. В них глухо звякает стеклотара. Сдаст, а деньги пропьет. Жена пьет вместе с ним. Маленькая, страшная, неопрятная, она моет полы в общаге сгнившей вонючей тряпкой. Они грызутся денно и нощно. Страсти не утихают. Крики разносятся по округе.

Их дочь Катя – девушка нервная, глупая, некрасивая. Она участвует в семейных ссорах, знает вкус водки и дважды сбегала из дома. Мать с отцом ей, слава Богу, не наливают, но найти выпивку не проблема. Ей не нравится водка, водка жжет горло, но после глотка-другого она чувствует себя лучше. Предки не в курсе, что полгода назад она стала женщиной и что первым ее мужчиной был кто-то из тех четверых студентов, с кем она трахалась в комнате на седьмом. Она выпила водки и сняла старые джинсы. К ней подходили по очереди, некоторые не по разу. Ей было не хорошо и не плохо. Она делала это назло. Назло предкам, назло целому миру.

Остановившись у блока, где жил Андреич, Саша постучал в дверь. Он знал, что звонок не работает.

Тихо.

Он постучал снова.

Снова ни звука.

Наконец он услышал, как в блоке открылась дверь и кто-то вышел из комнаты.

Лязгнула внутренняя задвижка.

На пороге стояла Катя: взлохмаченная, опухшая, в шлепанцах на босу ногу, в драном махровом халате. Она молча смотрела на Сашу.

– Батя дома? – спросил он.

– Может быть. Че тебе надо?

– Спит?

– Нет. А че?

– С сортиром проблема, забился.

– Не умеете плавать?

– А ты? Скоро и вас тут затопит.

– Ой, как страшно! В первый раз что ли?

Послышался сиплый и недовольный голос Андреича:

– С кем там треплешься? Холодно!

– Выйди. К тебе.

Место Катьки в дверном проеме занял Андреич – в грязной красной рубахе с закатанными рукавами и в вытянутых на коленях трениках то ли синего, то ли черного цвета. Он был с похмелья. От него шел такой дух, что Саша поморщился.

– Че тебе? – буркнул тот недовольно.

Он снизу вверх смотрел на Сашу красными белками глаз.

– Сортир забился.

– Срать надо меньше! – выругался Андреич. Он перешел на мат.

Саша знал, что ему нужно как следует выматериться, и после этого с ним можно хоть как-то общаться.

– Только и знаю, что сортиры за вами чищу! – плюнул на пол Андреич.

Выдержав нужную паузу, Саша сказал осторожно:

– Может, ниже, на пятом?

– Чистите сами! Нахер мне это надо? – буркнул Андреич. – Где? – все-таки спросил он.

– Где шестисотая.

– Новые русские хреновы! Как позавтракаю – приду!

Он бухнул дверью.

Не питая иллюзий, Саша отправился восвояси.

К его удивлению, Андреич пришел в блок.

Судя по всему, он опохмелился и был не такой злой, как вначале. Он принес единственный инструмент – стальной трос для чистки заторов – и надел резиновые сапоги по колено.

Войдя в туалет, он емко выругался и стал раскручивать трос.

Услышав шум в блоке, из комнаты вышли Саша и Чудов. Выглянула Величко.

Не обращая на них внимания, Андреич делал свое дело. Размотав трос, он подошел к унитазу и сунул его в мутную воду. Погрузившись сантиметров на тридцать, трос выгнулся. Прилагая усилия, Андреич стал проталкивать его дальше. В заполненном до краев унитазе начался шторм. Андреич не скупился на выражения. В конце концов справился. Волны схлынули, открылось дно моря, но то, что увидел Андреич, подвигло его на изречение длинной гневной тирады. Он дернул за ручку – и вода снова осталась в чаше.

Страшно ругаясь, Андреич бросил трос на пол.

После этого он сделал нечто невероятное.