Илья Луданов - Секрет Небосвода. Рассказы

Ребята со смехом отвечали смущенно, чтобы он не волновался, что они еще с процентами с него возьмут, и что мужики завтра снова напьются и испортят и этот цемент, пока священник не остановился и не засмеялся сам, а спохватившись, стал распоряжаться по работам.

День

После скорого и сытного обеда, вспоминая священника и мужиков, осмотрели дом. Сергей, меряя шагами маленькие уютные комнаты, рассказывал, как поменять систему отопления в избе, из какого дерева переложить полы; в сенях прочитал монолог, что нужно для устойчивости стен, с какой стороны хорошо бы расширить подвал и чем он хочет перекрыть крышу. В саду показал, где укрепит фундамент и просил Свету замерить рамы окон на заказ для мастерской. Света шла сзади с выражением участливого внимания и боясь прервать, кидала на него осторожный взгляд.

– Здесь посадим яблони, – показал Сергей на сад. – Старые уберем, – вдруг обернулся, крепко обнял и поцеловал ее. – Ты знай, без тебя всего этого бы не было. Мне одному ничего не нужно.

Собравшись и выехав обратно, остановились на опушке леса и устроили пикник. Сергей набрал сухих дров и развел костер. Света испекла сосиски, хлеб и нарезала овощей. Под высокой, как мачта, сосной, нашли высокий, в половину человеческого роста муравейник и долго считали насекомых. Искали в сплетении ветвей осины дятла, что оглашал глубину леса мерным постукиванием. Целовались на дне сумрачного оврага, по колено в старой кленовой листве. Сергей не мог понять свое состояние и что происходит; время замедлило свою равномерную поступь и с интересом наблюдало за ними.

Вышли в пшеничное поле, с почти созревшими, набравшими силу колосьями. Волна радости к жизни и к этому дню накрыла их.

– Я так давно хотел, чтобы мы вместе гуляли здесь! – кричал он ей сквозь порывы теплого ветра. Она, пытаясь обуздать растрепанные волосы, смеялась в ответ, как казалось, не смеялась никогда, не в силах удержать внутри себя восторг от чувства воли и радости.

– Какое огромное небо! – он шел в поле, разведя руками. – Посмотри! Вот это купол! Вот это свобода!

Сомнение и нерешительность Светы в нем и в их судьбе, от чего туманился взгляд с тех пор, как решили жить вместе, растворились без осадка, и он увидел, как ее глаза засверкали чистотой.

В машине Света заснула. Спала долго, сладко, и даже городской шум, скоро сменивший подвывание ветра в поле, не разбудил ее.

Когда поднялись в квартиру, разобрали вещи и поставили на плиту чайник, он взял телефон:

– Мам? Привет! Ты как там? У нас все хорошо. Только из деревни вернулись. Давно не виделись… Хочешь, мы приедем и все тебе расскажем?

Казалось, еще вчера ты медленно утихал, как замирают люди, идущие к смерти. Одиночество давило грудь, губило желание жить, оспорило сам смысл. Ты выживал, разучиваясь мечтать. Отчаянно кидался на свет в искусстве и красоту в природе. Ты влачил существование, насильно занимая голову суетой, до которой тебе никакого дела. А когда спрашивал себя о возможности счастья, уклонялся, отмалчивался. Испытывал отвращение к собственной лжи и боялся думать о правде. Сердце успокаивалось, становясь незаметным, душа с растительной ленью не желала ни слышать, ни говорить…

Но вот ты посмотрел на нее, и что-то вдруг вспыхнуло внутри!.. Ты уже не искал этого. Ждал, не веря. А когда встретил, поразился и ясно увидел, что – вот оно это и есть. Что спасает. Становятся слышны гулкие и частые удары в груди, слышен пульс в висках, трепетное беспокойство в мыслях, не находишь себе места, судорожно, с затаенным восторгом, до дрожи изматываясь в сомнениях… Думаешь, что случись это, коснись души счастье, и ты что-то сделаешь с этим непонятым миром! Лишь бы она была рядом.

Не мы придумали любовь. У нас бы не хватило смелости. Любовь приходит со стороны, поглощая; и нет покорности блаженнее. Любовь доказывает, что жить можно и нужно; что истина и красота существуют. Что Бог добр.

Любовь наполняет тебя – как вода – тихо, степенно, безудержно. Это радость поднебесная, ангельская. Это путь к счастью. Когда приходит любовь, ты не можешь найти для нее слов. Не можешь словом определить чувства внутри тебя.

В минуты прозрения ты думаешь о том, что происходит. Ты говоришь, что потом будет больно, что чем больше чувство любви сейчас, тем хуже будет потом: ложь будет казаться еще злее, а одиночество наденет маску неизбежности. Но думая о будущих муках, ты смеешься в лицо дьяволу. Потому что его проклятья – ничтожность от всего, что есть в тебе. Ты видишь, горе велико, но рождение любви поднимает выше бед. Ты готов все отдать за то, чтобы это счастье было с тобой, и молишь Бога, чтоб Он не отвел близость любви в сторону. Чтобы любовь была рядом, когда рядом окажется и она.

Школа начала сниться мне по окончании института – через пять лет после того, как я покинул ее пустые крашеные стены. Снилась короткими отрывками занятий, интересных и скучных, обрезками судеб наших удивительных девочек, плавным, как сквозь пелену тумана, полетом по узким коридорам, тесным закоулкам поросшего бурьяном школьного двора. Палитра лиц: без причины смеющиеся, громко или смущенно, стесняясь класса, задумчивые, бесшабашные и совсем ничего непонимающие… Они что-то мне говорили, вглядывались в меня. А я молчал.

Школа снилась дерзко, чуть ли не через ночь, несколько суровых месяцев подряд. Не знаю, откуда это взялось, искал ответа. И утром, просыпаясь весь в поту, я вопросительно вглядывался в рассвет за окном.

Сны разбудили память о школе – живую, на яркое, будоражащее фантазию время института застывшую где-то в глубине; память о детстве непохожем на себя: жалком, замаранным чем-то склизким и мерзким, но все же полного скрытых страхов и тайных глупых мечтаний, первых необдуманных фраз, бездумных поступков и невысказанных слов.

Мы росли в корявое время: не умея дышать свободно, я чувствовал, как нас что-то душит. Не было с кого брать пример – взрослые, случалось, и сами не знали, как поступить, не то что – как воспитать. Учителя не знали чему учить, казалось, не веря в то, что говорят. Их учили совсем другому, они жили другим, верили в то, что потеряли. У них осталось только прошлое, и они не знали что делать.

Хорошо было естественным наукам – математика и физика вечны, «труд», «физкультура» мало измены и всегда нужны. Биология, география… – малоинтересны для незрелого учения, и как-нибудь всегда обойдутся. Но как быть с литературой? С русским языком, историей, обществознанием?

Впрочем, читать так никто из нас к «выпускному» не научился, а в современной истории разбираться и не думал.