Александр Солин - Неон, она и не он

Одно событие следует упомянуть здесь особо – переезд семьи из коммуналки на Петроградской в двухкомнатную квартиру на Гражданке. Вдруг разом, до судорог в горле рухнул его тщательно оберегаемый мир скудных привязанностей, включающий двух очкастых друзей и тихую девочку Ксюшу, примечательную, скорее, яркими бантами, чем бледным невзрачным личиком. Поразительная детская способность затаить в себе даже взрыв сверхновой откликнулась на событие лишь легкой рябью недовольства на лице, зато потрясла его сны. Остаток учебного года в шестом классе новой школы он провел в душевных конвульсиях, врачуя боль мягкой, как губка души знакомством с тремя ровесниками своего склада, обнаруженными им во дворе громадного дома.

В начале лета за ним приехал второй дед и увез с собой в Пензенскую область в небольшой город Кузнецк, где он был принят детьми отцовых сверстников со всем подобающим его происхождению и титулу ленинградца уважением. Изумленный приятным вниманием, он впервые обнаружил прямую и стойкую пользу своему положению в вещах, так же отстраненных от его сути, как модная одежда от тела.

Это было замечательное ласковое лето среди грубоватых, простодушных детей провинции, живших с родителями в деревянных, обнесенных заборами и зеленью домах вдоль пыльной полынной дороги недалеко от реки. Лето, полное солнца, воды, движения и южного пахучего ветра. Здесь он впервые играл в футбол, и был назначен вратарем, поскольку ничего другого не умел. Эта роль так точно легла на его почти мессианское ощущение мира – вставать последней надеждой на последнем рубеже – что более страстного вратаря не видели здесь ни до, ни после него. Домой он вернулся загоревшим, похудевшим и ласковым. Таким он и отправился в седьмой класс.

Не заискивая, не ища расположения, он постепенно сошелся с такими же сыновьями перемещенных на окраину лиц, как он сам, и к концу учебного года был произведен горластым большинством в главные умники по планированию. Мир потеснился и освободил для него место под солнцем.

Если его спрашивали, он говорил, что лучше сделать так-то и так-то. Если с ним не соглашались, он не спорил, но почему-то всегда выходило, что лучше было так и сделать, как он сказал. Ни командовать, ни указывать у него не получалось, и от этого положение его держалось на чистом авторитете. Завистникам же оставалось только шипеть по поводу его главного недостатка – картавости. Оттого-то, умея говорить, он больше предпочитал слушать других.

Летом он снова был в Кузнецке, где выяснилось, что на свете живет замечательная девочка Галка Синицкая, у которой веснушки вокруг носика, белые зубки, влажные пухлые губы, легкие гладкие ноги, а русые волосы, собранные на затылке хвостиком, каждый день перетянуты новой ленточкой. Еще выяснилось, что кроме нее есть Тамара Носкова, девочка скромная, стеснительная, черноволосая, с длинной шеей и тонкими лодыжками. Все лето он пытался решить для себя, какая из них лучше, изумляясь той незаслуженной фамильярности, с которой другие мальчишки с ними обращались. За лето он подрос на четыре сантиметра.

В восьмом классе его взросление продолжилось, подбираясь к тому новому состоянию, с которым ему предстояло вскоре породниться. Незаметным образом исчезла полнота, неуклюжесть сменилась очевидной ловкостью, глаза, исполненные наивности и удивленного внимания, заполнились убедительным ироническим блеском, великодушием обогатилась доброта, приятная спокойная улыбка укротила чувствительность. Кроме того, в русском языке обнаруживалось все больше слов, лишенных буквы «р», что позволяло ему успешно маскировать свою ахиллесову пяту, предосудительную славу которой он никак не мог взять в толк. И, наконец, ближе к весне, тестировать его новые достоинства явилась первая любовь собственной персоной.

У него, как это обычно в этом возрасте бывает, вдруг открылись глаза, и он обнаружил в одной из одноклассниц, до этого ничем не примечательной, необъяснимую и волнующую перемену в выражении лица, фигуре, манере укладывать волосы, походке, голосе, общении. Нечего и говорить, что вся она с головы до пят оказалась самая красивая, самая умная и самая недоступная.

Робость – вот итог его наблюдений, смятение – вот контрапункт его чувств. Можно ли без волнения наблюдать соединение пухлых пунцовых губ и сочной спелой мякоти яблока, или как сплетение тонких пальцев рук сочетается под нежным подбородком с напускной строгостью? Как потупленный в тетрадь взор оставляет без присмотра черный пушистый веер ресниц? Как в кругу подруг воодушевленное озорным вдохновением лицо ее совершает открытие за открытием?

Невозможно уложить растрепанные мысли в логическую спираль школьных наук, когда твое сердце вплетено в ее тугую косу, когда нетерпеливое ожидание встречи исторгает в сторону небесного попечения возглас душевного отчаяния. Трудно представить, что было бы с ним вечерами, если бы не музыка. И когда его любимые «Би Джиз» с отечественного магнитофона «Весна-202» (дорогущий подарок внуку от двух еще крепких ветвей семейного дерева) сладкими голосами твердили ему, как глубока его любовь – лишь в ней одной находил он отраду и утешение.

Он искал любой повод, чтобы приблизиться к ней и сказать что-нибудь небрежное в сторону погоды, например. Подходил всегда как бы случайно, боком, нутром чувствуя, как пространство между ними уплотняется до непреодолимого барьера. Тон его к тому времени приобрел улыбчивую язвительность – верный признак внутреннего прозрения и здорового недовольства миром. О том, чтобы ненароком коснуться ее не было и речи. На уроках он научился подглядывать за ней особым способом – расставлял локти, подпирал лоб растопыренными пальцами и подолгу смотрел на нее сквозь тающие по краям розовые щелочки, отчего математичка однажды поинтересовалась, не болит ли у него голова. Нет, голова у него не болит, однако с сердцем явно не все в порядке. Но вот, наконец, она случайно ловит его взгляд, и беззаботная улыбка бледным голубем летит к нему с ее лица. Из черных мартовских туч прямо на горячее солнце падает белый снег!

Сладкая пытка первой любви, шрамы на сердце от которой остаются на всю жизнь, продолжалась до конца учебного года. По его окончании был устроен выпускной вечер, поскольку немалая часть восьмиклассников покидала школу, чтобы распорядиться остатком жизни по собственному усмотрению.

Первый взятый рубеж, как первая храбрость, и когда артист советской эстрады запел про честную любовь, он отбросил к черту условности и пригласил ее на танец, прикоснувшись, наконец, к своей мечте. Глядя через ее плечо, он потным голосом сообщил, что его любимая группа – «Би Джиз». В ответ она сказала, что обожает Аллу Пугачеву, а также сообщила, что родители решили отправить ее в техникум. «А как же я?» – вот вопрос, который после ее слов комом застрял у него в горле, начисто испортив настроение. В тот вечер он еще дважды танцевал с ней, но так и не посмел взглянуть на нее в упор.