Александр Солин - Неон, она и не он

Она достала альбом, извлекла оттуда фотографию с маской на стене и вгляделась. Плут за ее спиной устало косился сливовидными расплавленными белками, натужно растягивал в надоевшей улыбке губы и пытался, как ей показалось, выразить сочувствие. Однако к чему оно относилось – к прошлому или будущему понять было невозможно.

К концу вечера судебное заседание за недостаточностью улик пришлось отложить, с чем ее правозащитная, адвокатствующая часть его и поздравила: широкий волнующийся поток не смыл его, и он зацепился за берег ее жизни. Осталось только на нем утвердиться.

Наташа залезла под одеяло, вытянулась и закрыла глаза. Перед ней, одинокой и смущенной путешественницей, простиралась неизвестная, манящая и пугающая страна, и так было всегда, когда она знакомилась с мужчинами ее жизни. Ее Володя, ее бедный Володя… Боже мой, неужели это было так давно?!

…Однажды в начале августа двухтысячного у нее в офисе появился новый клиент. Вернее, перед этим он позвонил и засвидетельствовал свою неслучайность – ему их, видите ли, рекомендовали: не могли бы они его по такому случаю принять? Конечно, могли, и ему было назначено. В дальнейшем она не раз удивлялась тому обстоятельству, что свел их тот самый клиент, которого она, сочиняя за год до этого романтичную историю любви, взяла за образец. Тот самый, чьи облик и повадки импонировали ей зрелостью и рассудительностью. Предтеча, так сказать, спасителя. Провозвестник веры, надежды, любви и их кошмарного финала…

В указанный час перед ней возник крепкий, молодой, стремительный мужчина с открытым загорелым лицом, светлыми ясными глазами и непокорными выгоревшими прядями. Его сходство с ее отцом было настолько очевидным, что Наташа на какой-то миг растерялась. Нет, нет, конечно, это был другой человек – вот и черты у него помельче, хотя такой же упрямый лоб и крупный рот. Вдобавок, скулы у него уже, и нос тоньше. И подбородок резкий, твердый, с ямочкой, но глаза не смеются, а глядят на нее с культурным вниманием и официальным почтением, как на артистку оригинального жанра, обученную развязывать гордиевы узлы юриспруденции. Кожа у глаз отмечена белыми шрамиками морщинок, что разбегаются по вискам. Так бывает, когда человек много щурится под солнцем. То же самое видела она у отца после их походов по Чусовой. Общее впечатление, словно в двух разных людях растворили одну и ту же эссенцию!

В тот день новый клиент (разрешите представиться – Федулов Владимир Авдеевич!) легко и непринужденно присел перед ней в предложенное кресло и твердым голосом поведал о своем житье-бытье на поприще заготовки и продажи леса и своих законных претензиях к налоговой инспекции, которые на тот момент имел. Наташа с каким-то тайным удовольствием и преждевременной тщательностью выпытывала у него подробности, делая это с единственной целью: задержать его возле себя подольше.

С ним оказалось приятно работать: сразу поняв, что от него требуется, он за несколько дней собрал необходимые документы, и Ирина Львовна, подготовив иск, запустила процесс. Пока суд да дело, он звонил и наведывался, и перед каждой встречей Наташа испытывала нетерпеливое волнение. Он не пытался произвести впечатление, держался просто, слушал внимательно, в ответах был краток и никогда не задерживался дольше, чем нужно. Смущаясь, она стала искать поводы, чтобы позвонить ему и услышать его неизменно приветливый голос. Иногда он звонил в ее отсутствие, и когда она появлялась, Мария докладывала: «Звонил твой Владимир Авдеевич!»

Она тут же набирала его, и если он был на месте, как бы мимоходом интересовалась: «Вы мне звонили? Да? И что?»

Однажды, позвонив ему на трубку, она наткнулась на его далекий недовольный голос и осеклась. Две недели он не подавал признаков жизни, также как и она не пыталась узнать, где он и что с ним. В середине сентября он, как ни в чем не бывало, объявился с огромным букетом роз и тортом.

«Зачем торт, кому цветы?» – сверкнув глазами, сухо спросила Наташа.

«Вам!» – с широкой улыбкой ответил он.

Наташа встала и демонстративно водрузила цветы на стол Ирины Львовны: «Вам, Ирина Львовна, от Владимира Авдеевича!» Затем поставила торт на Машин стол: «Тебе, Машенька, от него же! Поправляйся!» Затем спросила его громко и небрежно: «Где пропадали?»

«Вы не поверите – в лесу! – продолжал улыбаться он. – Чаем угостите?»

Во время чопорного чаепития он наклонился к ней и, понизив голос, сказал: «Вы уж извините меня, Наталья Николаевна, за невежливость. Последний раз, когда вы звонили, я сильно занят был – участвовал в драке!»

«В какой еще драке?» – со строгим удивлением спросила она.

«Здесь, в порту… Парни выпили лишнего и устроили разборку. Пришлось вмешаться»

«А после драки у вас что – не было времени позвонить? – обидчиво воскликнула она и тут же спохватилась: – Две недели от вас ни слуху, ни духу! У нас же к вам вопросы!»

«Извините, Наталья Николаевна! – ответил он, с улыбкой глядя на нее. – Больше такое не повторится!»

Его посещения и звонки продолжались почти три месяца, в течение которых он ни разу не позволил себе выйти за рамки почтительной сдержанности, о чем она, стыдно признаться, глубоко сожалела. Она и не заметила, как ровное пламя ее симпатии превратилось в пожар, и молчаливое ее чувство перешло все возможные границы, оставив далеко позади то необязательное наваждение, что было у нее с Мишкой в их лучшую пору.

И наступил день, когда немало повозившись, Ирина Львовна забодала нерадивых мытарей. По этому поводу он пригласил всех в ресторан. Ирина Львовна и Маша поблагодарили и, сославшись на дела, деликатно отказались, оставив Наташу на его попечение.

Вечером он приехал за ней на машине, она спустилась, и он повез ее в «Дворянское гнездо». На ней было длинное, темно-синее кашемировое пальто, а гладко зачесанные и собранные на затылке в узел волосы отданы под янтарный надзор ажурной заколки. Он был в тонкой кожаной куртке, под которой виднелись голубая рубашка и умеренно яркий галстук. Непокорные пряди на голове усмирены свежей стрижкой.

«Почему «Дворянское гнездо»? – спросила Наташа.

«Когда-нибудь у меня тоже будет дворянское гнездо» – буднично, словно речь шла о гараже, ответил он.

Декоративные и гастрономические подробности ресторана плохо запали ей в память – он и только он был ей интересен. Ей хотелось смотреть на его, говорить с ним, улыбаться ему, заставить ухаживать, свести с ума, наконец! Господи, да как он сможет устоять перед ней, если она его захочет! А она его хочет – хочет до стона, до слез, до неприличия!

Кланялись свечи на столе, добавляя тепло его умиротворенному лицу, сияли нежностью его глаза, ласковая улыбка трогала щеки полумесяцами складок, а на переносице, верхней губе и подбородке пытались прятаться тени. Его спокойная рассудительность сдерживала ее лихорадочное возбуждение. И вот вкратце история, рассказанная им под трепет свечей и протяжные вздохи смычков белокожей красавице в черном открытом платье, не спускающей с него глаз.