Александр Солин - Неон, она и не он

Внимательно глядя на него, она чуть-чуть помолчала и сказала:

– А вы знаете, Дима, я нахожу ваше произношение очень милым, нет, правда, очень и очень милым!

– В самом деле?! – радостно воскликнул он.

– Да, да! И еще мне кажется, что с вашим, как вы называете недостатком, вы прекрасно могли бы говорить по-английски!

– Это как раз то, что я и делаю, находясь за границей! – с видимым облегчением засмеялся он.

– Вот и прекрасно! И хватит об этом! Пойдемте лучше где-нибудь посидим! – распорядилась она.

Он обрадовался и предложил ресторан, но она отказалась, и они направились в сторону центра, туда, где по его сведениям находилось кафе, которое и обнаружилось на углу Московского и Благодатной.

Устроившись в укромном уголке, они заказали два кофе и миндальные пирожные. Переждав стеснительную паузу, она спросила его о том, что ее интересовало в первую очередь, а именно: чем он занимается. Про себя она отвела ему нечто гуманитарное и рассудительное – литературу, например.

Оказалось, что он работает с деньгами: вот уж полная неожиданность! Она тут же вспомнила Мишку, которому из-за махинаций с деньгами пришлось бежать в Израиль, где следы его и затерялись.

– Опасное занятие, – протянула она. – У меня довольно давно был… один знакомый. Он тоже работал с деньгами. Так вот, в результате ему пришлось бежать в Израиль.

– Я не работаю с чужими деньгами, у меня достаточно своих… – со скромным достоинством произнес он и к этому добавил, что ему сорок лет, что у него высшее образование, и он ни разу не был женат. Каждый пункт его анкеты был так весом, что заслуживал как минимум десяти вопросов, и она, не зная с чего начать, совершенно не к месту спросила:

– А вы драться умеете?

– Не приходилось! А что, нужно? – слегка опешил он.

– Ну, хорошо, я так понимаю, что мне тоже нужно представиться! – воинственно выпрямила она спину.

– Вовсе нет! – заторопился он. – Я и так знаю о вас все, что мне нужно!

– Вот как! И что же вы знаете? – подозрительно глянула она на него.

– Вам около тридцати и вы не замужем. Остальное мне знать незачем…

– Спасибо, вы очень любезны – но мне, между прочим, уже тридцать четыре!

– О! – неподдельно удивился он. – Никогда бы не подумал!

– Да, к сожалению! Но я немного о другом. Я понимаю, что нынче между полами не принято грузить друг друга лишними подробностями там, где этого не требуется, но я, знаете ли, не того поля ягода, которую можно сорвать и пойти дальше! – с нарастающей злостью произнесла она и оттолкнула от себя чашку.

– Наташенька, вы меня не поняли! – заторопился он. – Я имел в виду, что-то, что я знаю о вас мне достаточно, чтобы здесь и сейчас предложить вам руку, сердце и мое состояние!

Если бы у нее в этот момент было что-то во рту, она непременно бы подавилась. А так она всего лишь вскинула на него изумленные глаза, пытаясь обнаружить в его открытом взгляде, прямой спине, расправленных плечах и сцепленных пальцах коварный подвох. Хотя, кто же захочет шутить с ней в таком духе!

Да, он ее удивил. Он так ее удивил, что она покраснела, вернула на место чашку и, отломив маленький кусочек от запеченного в лунный свет миндального диска, принялась жевать его, не зная, куда пристроить взгляд.

– Вы меня пугаете вашей поспешностью! – наконец сказала она. – Как долго вы меня знаете?

– Целых три дня! – с гордостью ответил этот сумасшедший.

– Да-а… Даже не знаю, что сказать. Нет, конечно, я знаю, что сказать и говорю вам «нет», но за предложение спасибо. Я тронута. Нет, я в самом деле тронута!

В ответ она услышала, что он нисколько не сомневался, что она ему откажет, и что это благоразумно с ее стороны. Но если он такое сказал, то лишь затем, чтобы преодолеть ее недоверие и обидное представление о нем, как о человеке легкомысленном, который привык питаться ягодами с упомянутого ею поля. Он мог бы ей сказать, что полюбил ее с первого взгляда, но боится ее этим окончательно напугать. А потому пусть все идет, как идет. Его намерения она теперь знает, остается только в них убедиться.

Некоторое время она молчала, а затем отважно заговорила:

– Я была замужем и разошлась, когда мне было двадцать пять. Муж мне изменял… Он долго за мной ухаживал и клялся в любви, как и все мужчины. Я поверила, и, как видите, ошиблась. С тех пор к скоропалительным предложениям отношусь с подозрением. Так что поймите и не обижайтесь. И хватит обо мне. Скажите-ка лучше, почему вы сами до сих пор не были женаты?

– Вас, Наташенька, наверное, ждал! – улыбнулся он.

– А серьезно?

Он попытался объяснить серьезно, но как-то смутно и неубедительно. Она посмотрела на часы и спохватилась. Сейчас вернется Феноменко и станет спрашивать ее. Не найдя, будет ей звонить. Что и говорить, самое неприятное у нее с ним впереди. Ну, и ладно. У нее теперь, кажется, появился шанс расстаться с ним по-хорошему. Только не следует торопить события: пара недель в запасе у нее есть. Она внезапно взяла легкомысленный тон, окатила им своего спутника и, выйдя с ним на улицу, пустилась в разговор о погоде. Перешли Кузнецовскую, свернули во двор. Там подошли к ее «Туарегу», и она, достав из сумочки ключи, открыла его и положила розу на заднее сидение. Он напомнил ей о номере ее телефона. Она его назвала. Он в свою очередь сообщил ей свой и поинтересовался, когда они увидятся в следующий раз. Она обещала позвонить. Он проводил ее до подъезда, и там они распрощались.

Поднимаясь по лестнице, она думала, как объяснить свое отсутствие.

Что случилось? Почему вместо того, чтобы следовать крепнущей нити узнавания, она вплела в нее занозистые волокна вежливого равнодушия? Ведь он был предельно внимателен, учтив и откровенен. Да, он выложил свой главный козырь, и тот был бит отказом. Но ведь он принужден был это сделать! Принужден ее внезапным божественным недовольством, устранить которое могло только убедительное подношение его любящего сердца на золотом блюде!

…После того, как Мишель его бросила, он два месяца мучился, то обливая ее улыбчивый образ слезами, то осыпая проклятиями, не забывая поливать сверху красным вином и коньяком. Он резко поменял свое отношение к Парижу – этому насмешливому монстру, где бессовестно расставив железные ноги в ажурных чулках, высится символ неверности и легкомыслия французских женщин. Он перенес свои финансовые дела в Стокгольм, полагаясь кроме резонов экономических на шведскую приветливость и основательность. Вдобавок он завел шашни с финнами и немцами и до девяносто пятого года питался их второсортным экспортом, не забывая одновременно кормить «крышу», таможню и входящие во вкус надзорные органы.

Однажды в мае, через три месяца после измены, он заехал в отдаленный магазинчик, где торговали его электроникой, и обнаружил там новую продавщицу – буквально сказать, русскую копию Мишель, сложением и чертами даже более изящную, но без ее продувного шарма. Пораженный чудесной находкой, он тут же, в каптерке свел с ней знакомство. Она представилась Юлей двадцати неполных лет. Удивительно ли, что в то небогатое время она приняла его за принца на белом коне и, порвав с нагловатым нищим сверстником, поступила к нему на содержание. К счастью, она оказалась лишена замысловатой жизненной софистики, которой следовало ее французское подобие. Всему остальному он ее быстро научил.