Ирина Глебова - Мне снился сон…

И в самом деле, обеспечение конвоя PQ-17 было надёжным, продуманным. Никто не ожидал, что обернётся всё так…

– Мы вышли из Хвальфьорда в Исландии… Это был 42-й год, 27 июня, я запомнила… Адмирал сказал: «Да благословит нас Бог. В эфире соблюдать полное молчание»…

Первые три дня плавание казалось девушке почти что прогулочным круизом. Трижды в день, в офицерской столовой, во время трапезы, сэр Гамильтон сообщал, что всё спокойно, курс конвоя продолжает оставаться для врага тайной. Виктория подолгу стояла на верхней палубе, одетая в тёплую, с капюшоном и меховой опушкой куртку, смотрела, не могла отвести взгляд, в серые воды океана. Всё зачаровывало её: мерно перекатывающиеся тяжёлые волны, островки проплывающего льда, сверкающие под лучами солнца блеском хрусталя или драгоценных камней, непроходящий день – то, что русские называют «белыми ночами»… Однажды брат тихонько подошёл к ней, спросил:

– Что это ты шепчешь, сестрёнка?

Она подняла на него восторженные глаза, ответила стихами:

– Да, – кивнул Уильям. – Кольридж. Очень похоже.

– Но, Уилл, мы что же, все десять или двенадцать дней так и не увидим фашистского самолёта или корабля?

Брат покачал насмешливо головой:

– Вижу, ты разочарована. Не обольщайся, скоро они нас обнаружат.

На следующий день, чуть в стороне, но совсем недалеко, пролетел низко немецкий самолёт-разведчик, сделав несколько кругов. Транспорт был обнаружен. Как и весь экипаж «Лондона», Виктории пришлось видеть и переживать и атаки пикирующих бомбардировщиков, и рейды вражеских эсминцев, и стрельбу торпедоносцев. Правда, сам «Лондон» только дважды попытались атаковать с воздуха. Первый раз быстро подошедшие два крейсера вместе с флагманским крейсером открыли плотный огонь, и немецкие самолёты тут же ретировали. Второй же раз разгорелся настоящий бой в небе прямо над «Лондоном». И когда один из русских истребителей подбил бомбардировщика, Виктория закричала, захлопала. Она всё время оставалась на палубе, притаившись за большим спасательным катером. Страх и восторг не давали ей двинуться с места. И потом, весь день и ночью, долго не засыпая, она представляла себе этого смелого русского лётчика: синеглазого, белозубо-улыбчивого, ловко спрыгивающего на землю с крыла самолёта, снимающего шлем с густых русых волос… В хрониках с Восточного фронта она видела таких ребят, восхищалась ими. Девушке казалось, что она могла бы полюбить такого…

Как и говорил адмирал Гамильтон, корабли конвоя не так привлекали немцев, как собственно суда, везущие груз. Конвой отражал атаки и самолётов, и подводных лодок, но три транспорта всё же были потоплены. Как уходил под воду американский корабль из Бостона, девушка видела сама. Потом офицеры ей сказали, что он вёз танки, что часть экипажа погибла, но многих подобрали на эсминец эскорта. А за ужином адмирал Гамильтон порадовал команду: он получил сообщение, что в Альтен-фьорде наскочил на камни и получил повреждение тяжёлый немецкий крейсер «Лютцов», да ещё выведены из строя три вражеских эсминца.

4 июля воздушные атаки начались прямо с утра. Вскоре с борта «Лондона» увидели, как задымил идущий недалеко транспорт, услышали взрывы. Через час контр-адмирал пригласил к себе в каюту корабельного врача Уильяма Роскоммона. Вскоре он вернулся в лазарет, стал быстро собирать в специальную сумку инструменты, медикаменты, бинты… Сказал коротко сестре:

– Подбили большой корабль «Даниэль Морган». Там много раненых, и один из них – корабельный доктор. Сейчас катер нас с тобой отвезёт туда.

– И меня?

Виктория перевела дыхание: она только собралась просить Уильяма взять её с собой.

– Конечно, – кивнул он деловито. – Мне нужен помощник.

Катер бросало на волнах – тех самых, которые с палубы «Лондона» казались спокойными и монотонными. От холодных брызг не спасал и капюшон куртки. Но корабль быстро приближался, уже стали видны опалённые борта, расщеплённые доски палубы, словно отрезанная ножом труба… Виктория, намертво вцепившаяся руками в поручень, дрожала. Но не от холода. Только теперь она по-настоящему поняла: сейчас увидит кровь, раны, смерть. В госпитале, где она немного помогала с другими девушками, их подопечные были уже обработаны докторами. Самое большее, что ей приходилось, это менять повязки, а так – только кормить, помогать садиться и ложиться, передвигаться… Виденное в Белфасте всплыло в памяти, но тогда она просто закрыла ладонями глаза и убежала. Теперь не убежишь. Вот сейчас, через несколько минут, она вместе с Уиллом станет обрезать клочья кожи вокруг ран, вынимать осколки, может даже – ампутировать. Слышать стоны и крики… Страшно!

Но страх скоро прошёл. Главное, она не упала в обморок в первые минуты, увидев обнажённые кости ноги и кровавое месиво вокруг них. Этот раненый уже был перенесён в лазарет, и Уилл сразу занялся им. Она начала помогать, сцепив зубы, но очень скоро перестала отводить глаза от раны, сама не заметив этого. Не до этого было. Помимо того, что успевала подавать брату инструмент, бинты, шприцы, Виктория ещё и следила за самим матросом, который то терял сознание, то приходил в себя. Вытирала пот у него со лба, сжимала плечи, чтобы не дёргался, что-то всё время шептала ему…

На соседней койке лежал без сознания корабельный врач с перевязанной головой. Уильям успел бегло осмотреть его, сказал:

– Сильная контузия, кома от болевого шока. Плохо дело…

Троих матросов он быстро перевязал – раны были лёгкими. Ещё двое оставались на палубе, и они – врач и сестра милосердия, – не сразу решили, кого первого оперировать. Оба казались в критическом состоянии. Всё-таки начали…

Капитан «Даниэля Моргана» в лазарет не заглядывал. Они видели его только когда высаживались из катера. Он пробежал тогда мимо, крикнув: «Займитесь ранеными!». Уильям пожал плечами: «А для чего мы здесь?..» Но один из офицеров, помогавший им, объяснил: в трюме течь, в одном из отсеков пожар, все усилия брошены на то, чтобы удержать корабль на плаву. Это было понятно.

Через время – Виктория уже потеряла ему счёт, – подбежал матрос.

– Господин военврач, сэр, – козырнул он Уильяму, – вас просят подойти к аппарату связи. Флагманский крейсер вызывает.

– Через несколько минут, – кивнул головой брат. – Закончу перевязку и приду.

Он и в самом деле минут через пять обрезал бинт, кивнул сестре:

– Закрепи сама. Я сейчас вернусь.

Сполоснул руки в тазе и ушёл, швырнув от двери на стол полотенце. Виктория подумала: «Который сейчас час? Наверное, уже поздно». Глянула в иллюминатор, но тут же вспомнила: светло круглые сутки.