Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь

– Нет, бать, ты правильно решил. Я к тебе приехал, потому что… – Сергей споткнулся, не зная, как выразить то, что сдёрнуло его с места и погнало на встречу. – Не знаю, в общем, почему. Но, точно не за тем, чтобы из тебя информацию тащить. Всё как-то вдруг запуталось, понимаешь?

– Понимаю, – Палыч наклонился резко и обхватил ладони Грая, вглядываясь ему в глаза. – Прошлое потянуло? Что вдруг?

– Да как-то… Тебя вот встретил, с Валеркой беда, что не беда на самом деле, да и… Не знаю, веришь, нет.

Выцветшие глаза старика всё так же выискивали что-то внутри Грая, впиваясь зрачок в зрачок, и Сергей не знал, что же видит сейчас человек, которого он только что назвал батей, как некогда, в тишине столярки, вот также, за кружечкой чая. Да и не только он – Палыч, а тогда ещё он не был стариком, стал заменой отца для многих. Пусть и не сумел, в итоге, помочь, но вины его в том не было. Не было.

– Скажи, Пал Палыч, прошлое можно вернуть? Вновь стать таким, как тогда, пацаном. Безбашенным, но не замаранным. Роза говорит, что можно, и Валерке повезло – он очнётся именно таким. Я не понимаю, как это возможно. Но, Палыч…

– Вот теперь я понял. – Удовлетворённо кивнул старик. – Да, теперь ясно, что же с тобой такое приключилось. К чуду прикоснулся? Хочется вот так же, в одноразье, как Валет, смыть всю гадость с себя, что годами налипала? И ведь веришь, я вижу, что веришь.

Пал Палыч отпустил ладони Сергея и откинулся на стуле. Потом повернулся и щёлкнул кнопку чайника. И снова повернулся к гостю.

– Не знаю, Серёж. Тут такое творится, что в любые чудеса поверишь. Не скажу, что верю, будто ты можешь вот так соскочить, без платы за всё сотворённое. Но и не скажу, что не хочу верить. Тут дело такое, что тебе решать, хочешь ли ты этого сам. Может, всё дело и не в чуде, на самом-то деле, а? Может в тебе человек проснулся? Наконец-то, когда уже и не чаял никто.

– А кто ждал-то, Палыч? Кому было дело до выкидышей детдомовских? А?

С волками жить – по-волчьи выть.

– Да кто ж спорит-то, Серёж. Кто спорит… Перекинулись вы тогда, да забыли видать, что шкура и прирасти может. Кирилл уже врос в свою, думал – и ты тоже. Не Валерка, так ты и не заметил бы, что душа шерстью поросла.

Пал Палыч умолк и обернулся на щелчок вскипевшего чайника. И снова каморку наполнил аромат.

Они сидели друг напротив друга и пили чай. Говорить пока было нечего. Два человека обдумывали только что сказанное и услышанное, и не знали – что же дальше.

Катя судорожно вздохнула, увидев, каким прозрачным стал парень, ставший жертвой её гнева. Грудь вытянувшегося на кровати Валета практически не приподнималась в жизненном ритме дыхания. Восковое лицо с обтянутыми скулами нисколько не походило на хищное лицо пушера, пристававшего к ней в тот день. С него пропали агрессивные чёрточки, кожа обмякла, глаза ввалились, и теперь Валера больше походил на образ с православной иконы, нежели на наркомана в коллапсе. Катя удивилась пришедшему сравнению, совершенно неуместному, но такому подходящему.

Всеволод, вошедший в палату вместе с ней, стоял и наблюдал за Катиными эмоциями. Похоже, её поведение не выбивалось из обычного для посетителей, и врач успокоился окончательно.

– Вот и ваш больной, – сухо сказал он, и всё-таки улыбнулся. – Присаживайтесь, будьте как… Ой… в общем – пользуйтесь всем, что здесь видите. Умывальник – в углу, полотенца здесь всегда чистые. Захотите чаю – зайдёте ко мне, хорошо?

– Да, конечно же. Спасибо, Всеволод Альбертович. – Катя улыбнулась, и доктор подтянулся, согретый выпущенной эмоцией дружелюбия и благодарности.

Постояв ещё немного и дождавшись, когда она усядется на стул, стоящий у изголовья кровати, Всеволод пожелал удачи и вышел, тихо притворив дверь.

Катя открыла книгу и начала читать, совершенно не кривя душой и отдаваясь чтению. Читая, она обращалась к внутреннему Я Валета, пытаясь почувствовать отклик. Но на кровати лежала лишь пустая оболочка, лишённая сознания и той искорки жизни, что делает людей людьми. Катя всё больше и больше понимала, что сотворила в гневе и насколько глубоко изменила сущность этого парня. И не знала, чем – и главное, как – помочь ему.

Она осторожно попыталась пробиться сквозь его бесчувствие, да куда там, похоже, Валера витал очень и очень далеко отсюда.

Катя пододвинула стул к кровати и продолжила чтение, слегка повысив голос, всё так же ожидая отклика – но тщетно. Зато чтение успокоило её саму.

Ослабив защиту и осмотрев внутренним зрением коридор и ближние кабинеты, она убедилась, что находится в полном одиночестве. Всеволод ушёл куда-то, видно вызванный по какой-то врачебной необходимости, а, может, наступило время обхода – она не знала. Катя не стала долго раздумывать, ей оставался только один выход. Она расслабилась, вздохнула, и протянула руку к Валере, желая наложить ладонь ему на лоб.

Рука почти коснулась кожи, но тут случилось нечто – в палату ворвалась женщина и сбила её со стула, отбрасывая от Валета.

Катя приложилась крепко, локоть саднило, в боку кололо. Она вскочила на ноги, но не знала, что делать – напасть в ответ на вторгнувшуюся женщину, или – позвать на помощь? Или – дождаться пояснений?

Долго думать не пришлось. Женщина, только что сбившая её со стула, согнулась в почтительном полупоклоне, протянула вперёд руки раскрытыми ладонями вверх, и заговорила:

– Прости, пожалуйста, за такое вторжение. Но, тебе нельзя это делать, ты не понимаешь, что собираешься сделать, юная дева. Прости, прошу…

Катя хотела возмущённо закричать на странную женщину, но подавила эмоции. Что-то подсказывало, что головоломки начали складываться. А темноволосая и странно одетая дебоширка продолжила:

– Меня Роза зовут, просто Роза. А тебя? – она с надеждой посмотрела на Катю, ожидая ответное представление.

– Катя? Вот и хорошо, Катя-Катюша. Будем знакомы? – Гостья протянула узкую ладонь, по-мужски, предлагая рукопожатие. И Катя ответила, уже понимая – кто перед ней. Тёмные волосы, одеяния, достойные киношной ведьмы, лёгкий акцент в выговоре – всё выдавало цыганку, и имя – Катя мгновенно вспомнила, кому оно принадлежит. И вкладывая ладонь в ладонь, она поняла, что сейчас произойдёт то, чего давно избегала. И не ошиблась. В одном, но не во всём.

Как только их руки сплелись, образ стоящей перед Катей женщины потёк, размазываясь и превращаясь в череду быстро бегущих кадров, в которых Катя практически ничего не смогла различить. Всё забивало тёмно-синее сияние, исходившее от фигуры женщины. И оно было глубоким, как глубок океан далеко от всех берегов. Катя не могла различить, что таит будущее незнакомки, и что скрывается в прошлом, и вдруг поняла, что её попросту заблокировали. В душе поднялось раздражение и обида, толкающие на пробу сил, но Катя сдержалась, зажимая эмоции в уголок. И тотчас же увидела улыбку на лице цыганки.