Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)

Абориген был пьян и добр. И целый час возил гостей глубинки по периметру лагеря. Лиска, управившись с ужином, тоже хотела прокатиться. Но поглядела в глаза лошадки – и поняла, что перестала быть самым несчастным существом в лагере. Ее место в рейтинге заняла лошадка. Кататься на сестре по несчастью – жестокий цинизм.

И Лиска присоединилась к доценту, который увлеченно врал робеспьеристке Чилибухиной о торсионных полях.

А вот Профессор (ну, тот, который с большой буквы), похоже, не лгал, превознося доброту и благородство эльфов: выяснилось, что грибки и травки предназначаются для общего котла. Лиска поблагодарила, но по достоинству щедрость не оценила, ибо грибы ее не воодушевляли – ни в природе, ни в кастрюле. Особенно если учесть, что «скорая» в эту глухомань фиг доедет… вовремя – точно нет. И сомнительные дары были втихаря возвращены лесу, как про себя высказалась Лиска, имитируя высокопарный эльфячий стиль. Травка же при ближайшем рассмотрении-обнюхивании оказалась обыкновенной мятой. Значит, утром авангардистов ждет приятное разнообразие в меню, – подумала Лиска и отправилась спать. Завтра ей предстоял ранний подъем.

Насколько ранний – она и предположить не могла. Несмотря на то, что под спальником было сено, к утру она продрогла, как бурый медведь в Арктике. Сначала был только привычный дискомфорт. Потом появилось тревожное ощущение: в лагере что-то происходит.

Выползла из палатки в жиденькие предрассветные сумерки, огляделась – и обалдела: леваки, ведомые мадам Мутной, гуськом спускались с холма в низинку. Судя по тому, что поклажи при них не наблюдалось, эта стая Карлсонов еще должна была вернуться. Но, подозревала Лиска, отнюдь не к завтраку и даже не к обеду. Что-то ей подсказывало: Царь Голод погнал столичных гостей в дальний поход. Захотелось взять платочек и трогательно помахать им вслед с холма. А если нет – то сказать что-нибудь не шибко цензурное. Увы, ей не нравилась анекдотическая традиция материться на рассвет.

Так что она уже без всякого лицемерия восславила эльфийскую щедрость, не позволившую сим благородным потомкам мифа и художественной литературы схомячить втайне от общественности даже дары леса.

К обеду явились куда более желанные персоны. Сначала пришел Максим – пешком и налегке. А потом, на каким-то чудом одолевшей чудовищную трассу белой «Волге», символе чиновничьего патриотизма, приехал Стасов родитель собственной персоной.

Оба обставили свое появление одинаково: заняв почетное место под флагом с изображением Че Гевары, огляделись – и печально потупили взор. Первого, судя по всему, более прочего удручил вид Лиски, чахнущей над очередным ведром с перловкой, второго – созерцание некогда белых штанов Борьки Семина. Штаны эти заодно вполне могли символизировать крах чистых мечтаний Стаса о молодежном лагере, равных которому не видел свет. Даже на приезд отца Стасик отреагировал вяло, а в ответ на бодрое: «Ну, чем вы тут занимаетесь?» и вовсе закручинился:

– Семинар вот хотели провести, а леваки… они совсем не знают, что такое дисциплина!

– Ну, ничего-ничего, – ободрил бывалый. – Первый блин, говорят, комом… Кстати, о блинах. С едой у вас, как и следовало ожидать, совсем погано. Ну так давай, гони своих к машине. Все, что найдете в багажнике, – ваше.

В багажнике обнаружились две большие картонные коробки – с килькой в томатном соусе и со сгущенкой… Ы-ы-ы!!! Как мало человеку нужно для счастья!

Не радовались только эльфы. Потому что все как один умудрились отравиться. Не такие уж они, оказывается, благородные, нажрались-таки чего-то втихушку. Судя по тому, как бодро бегали они от лагеря до ближайших кустиков, то поодиночке, то всем стадом, – нажрались все ж таки не грибов. А потом уселись в кружок и радовали взор художника, который, вполне возможно, затесался среди авангардистов, бледной зеленью лиц на фоне изумрудной зелени своих балахонов, насыщенной зелени деревьев и защитно-зеленых палаток.

Радость прочих тоже оказалась недолгой. Не успела, шатко переваливаясь, отъехать чиновничья «Волга», не успел Борис проводить ее печальным и горделивым взором (велик, ой, велик был соблазн соврать про неотложные дела и с комфортом добраться до города, но – не поддался!), как Настя тихонько пожаловалась:

– У меня горло болит.

И тут выяснилось, что горло болит и у Стаса, и у Алинки, и у Вани-Васи, и у Эльвиры, и у вдвойне несчастного Борюсика, и даже у анархиста. Макс как в воду смотрел, когда предупреждал, что сдуру и в разгар лета замерзнуть можно. Пришлось Лиске признаваться, что у нее в аптечке нифига, кроме зеленки и бинтов, нету. Эльфы оживились, даже лицами просветлели и наперебой принялись предлагать: тут-де рядышком просто заросли лекарственных трав, один момент – и все будет. И на этот раз Лиска не сдержалась – ответила коротко, но очень нецензурно. Обиженные эльфы величаво удалились в палатку. А Макс радостно заявил: «Никогда еще тебя такой не видел» и долго, но совсем не обидно для Лиски, насмехался. Заодно и посуду помыть помог, заменив неожиданно (предсказуемо?) выбывших Настю и Эльвиру.

Леваки вернулись сытые и довольные, да еще и нагруженные пакетиками и свертками. И, не вступая в переговоры, смылись к себе. В другой палатке сидели разобиженные на весь мир, такой примитивный и грубый, эльфы. Третья превратилась в лазарет, где отдыхали употребившие горячего чаю с мятой болящие. Команданте де Ла Варгас к вечеру снова подался вон – не иначе как укреплять дружбу и взаимопонимание с местными жителями. И оставалось только надеяться, что он – с его-то жизненным опытом – не заблудится вконец в торсионных полях. А Дима и Валера, послонявшись по опустевшему лагерю, от скуки отправились исследовать окрестности. Ну и пусть, хоть выведут, в случае чего, из этого Бермудья без проблем. Макс тоже бродил невесть где, толком и не поговорили. Не считать же разговором обмен репликами в процессе мытья посуды?

И Лиска как-то вдруг поняла, что ей совсем нечего делать.

Поняла-то поняла, да не прониклась. И разум, и тело верить отказывались наотрез. Попытка уснуть неминуемо выродилась бы в самоистязание. Где-то в глубине души пробуждающимся после спячки медведем заворочалось одиночество. Не такое, о каком пишут романисты (и, паче того, романистки); ни болтовня с подружкой, ни любовная история от него не избавят. Временами Лиске казалось: проще докричаться до звезд, чем до людей. Она уже и не пыталась. Просто брала книгу и забиралась в уюный уголок, наслаждаясь иллюзией присутствия именно такого собеседника, какой ей нужен.

Сейчас вместо уютного уголка у нее был костерок на продуваемой всеми ветрами вершине холма, а вместо книги-собеседника – альтисторический роман в яркой обложке. Не то чтобы Лиска не любила альтернативную историю… любила, но, как говорится, странною любовью. Так в детстве любят сказки: в них случается то, чего в жизни не бывает. Иванушка-дурачок побивает трехголового Змея-Горыныча и получает прекрасную царевну и полцарства в придачу. Детишки счастливы. Им ли думать, каких дел наворотит дурачок в половине разрубленной по живому страны?..