Юлия Лешко - Ангел в темноте

А у нее и в самом деле всегда были очень красивые карие глаза и полные, четкого рисунка, темно-розовые губы. И в юности, и в молодости, и потом, и теперь. Что-то, конечно, перестало быть красивым, что-то – просто не было очевидным, а вот эта красота – осталась.

Она нечасто задумывалась о своей красоте: всегда были мысли поважнее и заботы посерьезнее. Так, иногда… когда смотрела на взрослую дочь, так много и так мало унаследовавшую от нее. Когда смотрела в зеркало, думалось почему-то совсем о другом.

Она давно заметила, что человек, сидящий за столиком в компании немолодой супружеской пары и дамы (именно дамы…) неопределенного возраста украдкой наблюдает за ней. С привычной иронией отметила для себя его интерес и тут же, про себя, откомментировала: «Акела промахнулся», хотя мужчина шифровался, как боец невидимого фронта, и, кроме осторожных скользящих взглядов, ничем свое внимание к ней не выдавал.

Послеобеденные прогулки по лесу сразу стали для нее приятной привычкой. В отличие от большинства женщин, предпочитавших гулять парами и при этом болтать без умолку, она всегда гуляла одна. Думала обо всем и ни о чем, погружалась в воспоминания, копила впечатления, даже немножко заочно делилась мыслями с теми, кто ее ждал в Минске.

Доходила до конца широкой тропки-аллеи, поднимала голову и смотрела на невысокую, но раскидистую сосну, выросшую на этой дорожке. Люди протоптали две окружные, вокруг кряжистого ствола, тропинки, и путь продолжался дальше, дальше… Где-то там, минутах в двадцати ходьбы, было лесное озеро. Она не ходила туда: уж очень ей понравилась сосна, ее пышные тяжелые ветки, в каком-то приветственном жесте широко раскинутые навстречу идущим. Одна из ветвей кроны вообще походила на поднятую руку с растопыренными пушистыми пальцами: «Привет!.. Пока!..»

Ночью выпал снег. Она открыла глаза в уже привычный для нее «час волка» – бессонница, не отпускающая даже на отдыхе… Она вздохнула: все, теперь с трех до шести, как по расписанию, она не сомкнет глаз. И тут же заметила: за окном было непривычно светло для этого времени суток. «Снег», – поняла она и, кажется, даже почувствовала свежий уличный морозный воздух. И какая-то детская, запрыгавшая в груди радость заставила ее вздохнуть глубоко-глубоко. Спустя несколько минут она спала, ровно дыша, с немного приподнятыми уголками губ, которые так понравились седеющему сыну Сирано де Бержерака и миссис Хиггинс, как она про себя окрестила внимательного мужчину за соседним столиком.

Ее любимую ветку тоже укутало снегом, и теперь она уже не была такой приподнятой – ни по расположению, ни по настроению. Снег продолжал падать, и ветка почти на глазах провисала все ниже, ниже.

«Что за дурацкая привычка – всему придавать значение, везде искать знаки? Это просто дерево, просто ветка, просто снег, а уж никак не символ моей жизни… Мне вовсе не тяжелее, чем всем остальным, и моя ноша – это груз, который несут все мои ровесницы. Хватит, все нормально. А будет… да прекрасно все будет! Однажды…»

Она посмотрела вверх, постояла несколько минут, вдыхая морозно-кислородный коктейль, и собралась идти обратно: пора было на процедуры, а потом – в бассейн.

Волшебство, если задуматься: в эту зимнюю пору окунаться в подогретую минералку, ложиться на безмятежную гладь и воображать себя то дельфином, то медузой, то русалкой, то субмариной… Благодать! А если еще и прошептать вполголоса: «Сестрица-водица, давай водиться», а потом попросить у воды смыть какую-нибудь из многочисленных печалей, то так и будет. Все эти приятные, уютные, так замечательно праздные мысли промелькнули в мозгу ярким калейдоскопом картинок-впечатлений-предвкушений. Пора было идти воплощать все эти фантазии наяву, но…

На тропинке стоял и улыбался мистер Хиггинс де Бержерак, длинноносый, умноглазый и чуточку чопорный даже в спортивной куртке и в лыжной шапочке с помпоном.

– Мы, вижу, выбрали один маршрут. Добрый день, – слегка поклонился он в знак приветствия.

Она улыбнулась своей особой улыбкой, которая обычно пригождалась ей, когда нужно было соблюсти вежливость и подчеркнуть отсутствие интереса:

– Терренкур тут небогатый. Здравствуйте, – и, не развивая тему, двинулась в обратный путь. И в этот момент очень кстати раздался рингтон телефона. Едва заметно кивнув джентльмену, она уже говорила в трубку: – Да, Олик, слушаю вас. Как там наши дела…

Сотрудница, с которой она работала уже почти четверть века, а потому именовавшаяся уменьшительно-ласкательно, начала рассказывать как дела «на материке». Остановилась на текучке, плавно перешла на новости и сплетни, мельком справилась о самочувствии и спросила, есть ли на кого глаз положить. В ответ на прерывающуюся смехом (сотрудница всегда охотно смеялась своим собственным шуткам и метким словечкам) тираду, она ответила:

– Природа тут замечательная – глаз отдыхает.

– Ага, – смекнула Олик, всегда умевшая по одной интонации уловить истинный смысл произнесенных слов, – значит, и взглянуть не на кого. Чудес не бывает.

– Да я, как бы, не за этим сюда…

– Да я догадываюсь, что не за этим. За этим надо в Хургаду летать или в Лепельский военный санаторий ездить. Так, спросила и спросила: чем черт не шутит!

Нечистого помяни, а он уж тут… Сдавленный «ох…» сзади заставил ее оглянуться. Мистер Хиггинс де Бержерак все еще стоял под ее любимой сосной, с головы до ног осыпанный снегом: охнувший рот был виден, а залепленные щеки и глаза – не очень…

– Ветка! – сказал он. – Снег обвалился… прямо на меня.

– Прямо на голову? Больно? – спросила она с улыбкой. И проговорила в трубку: – Олик, я перезвоню.

Мужчина стал отряхивать снег с шапки и отирать лицо ладонью:

– Да все в порядке…

И очень «кстати» спросил:

– Простите, как вас зовут?

Она произнесла свое мелодичное, немного карамельное имя, но не спросила, как зовут его. Он почему-то тоже не представился, а лишь повторил по слогам…

– Красивое имя, вам подходит. Будем знакомы…

«Все-таки снежком-то вас, видно, прибабахнуло: раз не сказали, как зовут, не будем мы знакомы…» – улыбнулась она едва заметно про себя, но кивнула и отправилась по намеченному маршруту к светящемуся нежно-голубыми окнами корпусу с бассейном. Освободившаяся от груза ветка снова по-дружески махала ей вслед зеленой пятерней.

Он и сам не мог понять, что так сильно привлекало его в этой женщине?

Наверное то, что, глядя на нее, хотелось задать ей множество вопросов, и на каждый получить подробный, обстоятельный ответ. Как ее зовут, он уже знал, а вот чем она занимается – даже предположить не мог. Вот ведь фокус – с его-то жизненным опытом! Нет, пожалуй, она могла быть врачом. Не хирургом, наверное, но терапевтом или педиатром – вполне. Или педагогом (да, педагогом, но ни в коем случае не учительницей). Музыкантом? Как вариант – писательницей. А может, министерским работником? Категорически не могла быть инженером, бухгалтером, экономистом, физиком, математиком. Физическим трудом тоже заниматься не могла – это очевидно. Значит, не повар, не ткачиха, не мотальщица, не фрезеровщица. Наверняка у нее было хорошее образование, может быть – ученая степень. В какой же области? Ладно.