Сергей Горбачев - Андроид 2.0

Она подошла к Алексею, который ждал у выхода из зала, и виновато улыбнулась:

– Лёшка, поезжай один, Руморев что-то хочет, просит остаться, – она зачем-то соврала и, смутившись, пожала плечами: – Надоело, опять Васька маму только утром увидит…

– Может, всё-таки тебя подождать, вдруг ненадолго? – спросил он. – Что ему надо-то?

– Нет, не жди, неизвестно насколько всё затянется… А там Макс нас ожидает, волнуется, поди… Поезжай один, – настойчиво повторила она. – Поезжай, Лёшка.

«Какое-то странное сегодня мероприятие, – глядя ей вслед думал Бен, – вроде всё получилось, отчего же так неуютно-то? И с Лизкой что-то не так, ощущение, будто скрывает что-то…»

Но оглянувшись на зал, из которого собирался выйти, Бен вдруг наткнулся на пристальный взгляд секретаря генсовета и, оторопев, напрочь забыл о своих ощущениях.

«…Те же бледно-голубые глаза. Та же едва заметная улыбка. Всё тот же холодный, даже во время улыбки, взгляд…»

Из-за большого овального стола поднимался, чуть улыбаясь, до боли знакомый человек, только на этот раз он был не в мундире, а в гражданском костюме с депутатским значком на лацкане пиджака.

«…Вот те раз… А, с другой стороны, где же ему ещё быть, как не здесь?.. Не это ли тебя всё время напрягало?.. Совсем не изменился за десять лет, всё такой же бледнолицый… Только волосы стали пореже и залысины поглубже… „ Не узнать “ и уйти уже нельзя, сойдёт за бегство… Как же я его сразу не разглядел?..» – мысли хаотично защёлкали в голове Бена, и он остался.

– Ну здравствуйте, Алексей Борисович, вот уж где не ожидал вас встретить… после стольких-то лет… – секретарь генсовета подошёл и приветливо протянул руку, от его холодности не осталось и следа. – А, с другой стороны, что удивительного? Все дороги ведут в Рим, не нами придумано, да? Хотя всё-таки любопытно, согласитесь: вы её за дверь, а она к вам в окно. Это я про политику… Вы из-за неё из «Аргументов» ушли, журналистику бросили, зря, между прочим, искренне говорю, я ту вашу статью, как сейчас, помню… И вот вы здесь, в самом что ни на есть логове этой вздорной бабёнки.

– А вы всё так же любите звонкие образы… Кстати, как ваш крюк, позвольте спросить, выдержал? – в пику ему вспомнил Бен.

– Неловко даже отвечать, Алексей Борисович, ну что с ним станется… С такого крюка не соскакивают. Вы вот, например, к нам вернулись, хоть и зарекались не иметь больше с нами дел. Почти библейский сюжет – возвращение блудного сына. Согласитесь, это дорогого стоит. Я рад. Даже несмотря на то, что ваше неожиданное появление слегка изменило мои виды на сегодняшнее заседание, – секретарь генсовета скользнул взглядом по спине уходящего вместе с Лизой Руморева и повторил: – Рад, что вы присоединились к нам.

– Вы, как всегда, хорошо информированы, – вежливо улыбаясь, ответил Бен. – Но вы ошибаетесь, я не занимаюсь политикой.

– Да-да-да, бизнес и ничего личного… Я это много раз слышал по разным поводам. Но кому, как не вам, знать, что если не вы занимаетесь политикой, то она занимается вами. Согласитесь, десять лет назад ничто не предвещало вашего заявления о приёме в партию. Я вам больше скажу, сегодня ваши мотивы понятны и лично у меня вызывают только уважение, ведь здесь нет эмоций, есть расчёт, и это ваш осознанный выбор… Удачи вам, Алексей Борисович, уверен, у вас всё теперь получится, – прощаясь, он протянул Бену руку и чуть заметно усмехнулся: – Как бы ни сложились ваши отношения с Руморевым, можете обращаться ко мне напрямую по любым вопросам, ведь нам с вами есть что вспомнить…

– Бомба, говоришь? – улыбнулся Барышев, прикуривая очередную сигарету. Были они с ответственным секретарём «Аргументов» на короткой ноге и потому время от времени дымили у того в кабинете. – Ну бомба так бомба, я рад. Скажи, Игорь, когда на полосу ставить будешь? В какой номер, в следующий?

– Да ты что, конечно, в этот! Такой матерьялище… – в который уже раз многозначительно закивал Шатров. – Звякни сегодня вечерком, скажу, на какой полосе стоять будет.

Вот это его «звякни вечерком» особого оптимизма и не вселяло. Неплохой он был журналист когда-то, этот Шатров. А начальник из него вышел так себе – говорил много, но обещал всегда больше, чем мог сделать. Потому-то, хорошо зная его, особо в похвалы Алексей не вслушивался, пытаясь понять, что с текстом дальше будет. Ибо было предчувствие какое-то нехорошее на этот счёт. Когда вернулся из командировки в Ботлих, позвонил первым делом заместителю главного редактора Крупенину, отчитался-доложился, о чём писать собирался. Однако энтузиазма, к своему удивлению, не встретил.

– Опять армию с дерьмом мешаем, – неожиданно бросил в трубку замредактора, – не с руки в самом начале военной кампании, сколько можно-то…

– Чего сколько можно? – удивившись, переспросил Алексей.

– Не понимаешь, что ли, своих-то зачем мочить? – гнул Крупенин.

– Да своих уже замочили! Свои же и замочили! – оторопел Барышев, услышав такое от газетного начальства.

– Не понимаешь… – надолго замолчало в трубке начальство. – Ладно, пиши, там посмотрим…

Вот и пытался Алексей теперь угадать за славословием Шатрова дальнейшую судьбу материала, который послал одновременно и замредактора, и ответсеку, но, судя по восторгу последнего, пока вроде всё шло, как обычно, гладко.

До Останкино из редакции добрался он на удивление споро. Двигалось Садовое кольцо, не стоял проспект Мира, и даже на Рижской, у неудобных съездов-выездов на путепровод, не было обычных для этого времени пробок. И хотя выехал Алексей в самый что ни на есть час пик, уже через полчаса парковался у дома.

Его шестнадцатиэтажная монолитная высотка на Аргуновской выглядела небольшой приземистой коробочкой на фоне пронзающей небо Останкинской телебашни. Уже больше трёх лет он тут жил. Снимал квартиру на одиннадцатом этаже, куда по ночам удивительным образом заглядывала башня, подмигивая разноцветными огнями. Понятное дело, он всё это придумал. Придумал для Лизки в ту первую ночь, когда она наконец у него осталась. И таким необычайно красивым казался тогда этот образ – кровать с видом на башню, – что весь остаток ночи не давал им уснуть…

А через несколько недель она улетела, так и не пообещав вернуться, потому как Лизавета слишком активная и лёгкая на подъём барышня. Успешный рекламист, она закончила бизнес-школу Финансовой академии при Правительстве, и, получив диплом МВА, уволилась из «Аргументов» и улетела на стажировку в Америку по какой-то межправительственной программе в одно небольшое, но очень известное рекламное агентство. Конечно же, Алексей тоже поддержал эту идею. Не было ведь других вариантов. Лизавета – человек мира. Склонность к языкам, любовь к путешествиям – для неё давно не существовало границ, и она легко бежала по жизни, боясь остановиться. Они и расстались без надрыва, во всяком случае, внешне это никак не проявилось. Но ещё долго он вспоминал её, когда засыпал один на этой кровати с видом на башню.