Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала

Зима подошла к концу, я всю весну прорепетировал с Пашей Крусановым в его группе «Абзац», где игралось нечто аквариумоподобное, а Цой написал несколько новых песен, в том числе «Бездельника № 1»:

Лето – золотая пора для битничества. Зима тоже для этого золотая пора, так же как весна и осень, но летом меньше проблем с одеждой. К этому лету Цой сшил себе штаны-бананы. Шить он не умел, и это была его первая портновская работа. Но штаны получились ничего себе, правда без карманов – он еще не освоил такие детали. На процесс изготовления этих брюк ушло довольно много времени – битники ко всему подходят творчески. Надо сказать, что Цой неплохо рисовал: у него за плечами была художественная школа, и некоторое время он учился в Серовнике – художественном училище, откуда ему пришлось уйти за то, что он чрезмерно, по понятиям педагогов, много времени тратил на гитарные экзерсисы. Это шло в ущерб изучению истории КПСС и других важных дисциплин, без знания которых абсолютно немыслим нормальный советский художник. Цой поступил в ПТУ и стал учиться на резчика по дереву – с пространственным воображением у него все было в порядке, и он, распоров старую школьную форму, соорудил выкройку модных бананов.

Кстати о бананах. Модными в 1981 году они, как вы помните, не были, и на битников, идущих на десять шагов впереди прогресса и театра моды Вячеслава Зайцева, смотрели как на идиотов. Но дело в том, что у нас была информация из первых рук – песня группы «Безумные» (Madness) под названием «Buggie Trousers» («Мешковатые штаны») и пластинки с фотографиями этих известных на пяти шестых земного шара музыкантов. Покрой штанов «Безумных» показался нам интересным, и мы приняли это к сведению. Через пару лет, правда, вся золотая советская молодежь, а также прогрессивные кинорежиссеры и модные стареющие дамы тоже нарядились под «Безумных» в штаны-бананы, не подозревая, откуда здесь ветер дует. Эти же респектабельные люди иногда носили на шейных цепочках и никелированные украшения в виде лезвий от безопасной бритвы – это тоже вошло в моду. Слава богу, они не знали, как и советская промышленность, штамповавшая эти красивые штучки, что это изначально считалось отличительным признаком некрофилов.

Лето. Мы сидим с Цоем в моей двухкомнатной крохотной «хрущобе» в прекрасном настроении – Цой только что продал на толчке три плаката с изображением Роберта Планта, нарисованные на ватмане разноцветной гуашью. Стены моей комнаты тоже сплошь увешаны Витькиной продукцией – это портреты Питера Габриела, Элиса Купера, Стива Хоу и многих других любимых нами музыкантов. Один такой плакат Цой оценивает в пять рублей, и на толчке их берут – работы качественные и оригинальные. Так что сегодня у нас куча денег, и мы выбираем варианты для наилучшего их вложения. Можно, например, купить сухого вина и поехать к Майку, а можно, наоборот, – купить сухого вина и пойти к Свину, можно еще купить сухого вина и пойти гулять – мы просто теряемся среди столь разнообразных возможностей. Я сижу на полу, а Цой – на моей раскладушке. Раньше у меня в этой комнате был диван, но случилось так, что наш друг Майк внезапно женился, и ему потребовалось срочно приобретать спальный гарнитур. Я пошел другу навстречу и поменялся с ним – я дал ему диван, а он мне – рок-н-ролльную пластинку группы Harris Gaines – вполне нормальный битнический обмен.

Наконец мы решаем купить сухого вина и потом уже думать, куда с ним деваться. Мы проделываем эту несложную операцию, потом Цой покупает еще две магнитофонные пленки – они нужны так же, как вино, как вода, как воздух… Погрузив все это добро в сумки, мы неторопливо идем к электричке на станцию «Проспект Славы». Жара.

Такую вот песню сочинил Цой недавно и хочет показать ее кому-нибудь. Он очень внимательно прислушивается к чужому мнению о своих песнях. Отчасти это хорошо, отчасти – нет: целая куча хороших песен никогда впоследствии им не исполнялась потому, что кому-то они не понравились при первом прослушивании. Ну а кто, как не Майк и его милая жена Наташа, могут сказать нам что-нибудь хорошее о Витькиной песне за стаканчиком сухого? И мы едем к Майку.

Вообще-то Майк нас ждал вчера, но всю последнюю неделю Цой пропадал со своей «восьмиклассницей», как он называл одну юную особу, с которой познакомился в училище. В ПТУ, где он резал по дереву, как и во всяком учебном заведении тех времен, существовала своя группа, куда Цой был приглашен в качестве гитариста и певца, и под его руководством этот ансамбль сделал, кроме традиционных «дымов над водой» и «капитанов корабля», несколько Витькиных песен. Это привело к тому, что Цой немедленно стал рок-звездой местного пэтэушного масштаба и получил свою законную долю почитания со стороны молоденьких девочек. Одна из них стала его подружкой – Цой проводил с ней много времени и возвращался домой просветленный и одухотворенный, всем на зависть и удивление.

– Никогда бы не подумал, что я способен еще на такие романтические отношения, – говорил он.

В один из таких вечеров, вернувшись с очередной романтической прогулки, он буквально за двадцать минут сочинил свою знаменитую песню «Восьмиклассница», вернее, не сочинил, а зарифмовал все то, что с ним происходило на самом деле, – от «конфеты ешь» до «по географии трояк». И получилось это просто замечательно.

Мы выходим на Витебском вокзале, раскаленном жарким июньским солнцем, которое светит почти круглые сутки. Олега с нами сегодня нет – он работает. После того как Олег покинул институт, он стал работать машинистом и водить длинные грузовые составы. Работа ему страшно нравилась – железная дорога была для него второй страстью после музыки и доставляла Олегу огромное удовольствие. Десять лет спустя он станет заместителем начальника станции Ленинград-Сортировочная и будет иметь большой вес в городском управлении, а сейчас он – машинист, и мы иногда приезжаем к нему на Сортировочную и покупаем вино у «дядей Вань» – так там называются люди, сопровождающие составы с портвейном и сухим, идущие в Ленинград из Грузии и с Украины.

Мы выходим из здания вокзала и идем мимо ТЮЗа – замечательного строения, выполненного в стиле социалистического конструктивизма – в виде гусеничного трактора с прицепом. Цой, как художник, не может нарадоваться изобретательности и выдумке советских архитекторов, мы идем дальше и углубляемся в один из самых мрачных районов родного города – Боровая улица, Разъезжая, Звенигородская – лабиринты проходных дворов, помойки, муравейники коммуналок. В одном из таких муравейников, на седьмом этаже огромного дома, вросшего в асфальт, живут Майк и Наталья. Раньше Майк жил с родителями в отдельной квартире на Новоизмайловском, но, женившись, он избрал свободу и поселился у Натальи в коммуналке.