Владимир Фомичев - Человек и история. Книга первая. Послевоенное детство на Смоленщине

Уже два года, как сестра училась в школе и научилась кое-какой грамоте. На меня, умеющего читать, никто не обращал внимания, что не мешало мне продолжать самообразование. Никаких книг, кроме учебников, в доме не было, да и я даже не догадывался об их существовании. Но зато Букварь и Родную речь я знал наизусть. Часто я голосом Лисы, как мне казалось, хвастался:

Терентий, Терентий, а я в городе была!

– Бу-бу-ла, так бу-бу-ла, – равнодушно отвечал с дерева Тетерев.

Или зловещим голосом цитировал:

Однажды мать отвела меня к деду, так как ей надо было отлучиться по делам. Дед не очень жаловал детей: будет лезть к его токарному станку, хватать острые инструменты…. Убедившись, что я веду себя вполне прилично, дед успокоился и стал точить свои ложки, плошки и прочие изделия, посвистывая на разные лады, подражая пению птиц. Я же нашёл газету и тоже стал заниматься своим интересным делом. Дед изредка поглядывал на тихого внука, ухмылялся: читает…, но его скепсис вскоре улетучился, когда он услышал от «мнимого» чтеца слово, которое в его малом возрасте он знать не должен. Дед подошёл, взял газету, нашёл то слово: ты что, читаешь? Я, разумеется, не понял вопроса и ответил, на всякий случай, отрицательно. Деда я побаивался. Дед достал из-за иконы «Псалтырь», раскрыл его: читай! Тут уж я сообразил, что надо делать. По обыкновению, я стал читать «про себя», но дед тут же приказал: читай вслух! Я стал читать вслух, но пропускал непонятные мне буквы, которые использовались до большевистской реформы. Где же были буквы мне знакомые, то я произносил слово чётко, даже с какой-то лихостью. Деду это понравилось, он понял, заодно, причину моих спотыканий при чтении.

Когда за мной зашла мать, дед её строго спросил: ты зачем так рано научила его читать? Мать даже растерялась: ты что, батя, тут старшая азбуку не может выучить…

Дед, с огромным чувством превосходства, как бы это была чисто его заслуга, произнёс: так вот, он у тебя – читает! Так я узнал, что я умею читать.

Матери, встревоженной словами деда, что меня так рано научили читать, моё рвение к познанию, очень не нравилось. Она часто приводила пример, как один человек очень много читал и «зачитался»! Его водили в церковь, ставили на колени и читали над ним «святое писание». Тогда психиатры и психологи не имели такого распространения и влияния. Тем не менее, я, пользуясь школьной атрибутикой сестры, научился писать карандашом и чернилами, и писал, не в пример ей, без клякс и помарок. Учебник «Арифметики» я тоже выучил наизусть, знал: сколько куда вливается, выливается, сколько и чего привёз купец, сколько продал, за сколько….

Когда мать с сестрой терзались над какой-нибудь задачкой, я не выдерживал и подсказывал им ответ. Конечно, кому это понравится!

На редкость эта послевоенная деревня была многочисленна за счёт своего малолетнего населения. Её даже стали называть «малый Китай». Шофера боялись ездить через деревню. Как только слышался шум подъезжающей к деревне машины, так из каждой хаты выбегали весьма шустрые детки и с криком бросались на машину. Они цеплялись за всё, что попало, их трясло, болтало, но они только радостно повизгивали, когда их обдавало грязью из-под колёс. Проехав деревню, шофёр поддавал газу и прокатившиеся «на халяву» детки, горохом ссыпались с машины. Проехав ещё немного, шофёр останавливал машину и осматривал её, а когда убеждался, что никого не задавил, крестился или облегчённо матерился. Да, возлюбили дети не только вооружение, но и всякую технику вообще. А техники всякой, как гражданской, так и военной, было вокруг – не меряно. За сараями стояли подбитые немецкие грузовики и их потихоньку растаскивали, если кому что приглянулось, а в хозяйстве, как говорили: и пулемёт пригодится.

Не избежал и я влияния технического прогресса. Я убедился, что без машины в деревне делать нечего. Я ползал, лазил по останкам бывших немецких машин и понял, что в них нет ничего сложного, что я и сам сделаю себе машину, лишь только соберу нужные части от неё. И стал собирать. Конечно, утащить карданный вал мне было не под силу, но и тех деталей, которые я мог унести, было предостаточно. Вскоре, возле хаты под окном, в садике, собралась приличная куча всевозможных деталей от автомобилей, были детали и от сбитого самолёта, кабина которого валялась неподалеку, и где мы часто играли. Кто-то забирался в кабину самолёта, а остальные бросали в неё камни, разные железные предметы. От такого обстрела стоял такой неимоверный грохот, что пилот долго не выдерживал и начинал дико орать, чтобы перекричать шум разрывов зенитных снарядов, прося его выпустить из самолёта.

Таскал я части будущей «бибики» в подоле своей холщёвой рубашки, отчего она приобретала цвет тех же деталей, то есть, масляно-грязный. Мать возмущалась: только что утром надела чистую рубашку! На что я гордо отвечал: а где это ты видела чистого шофёра?

Однажды, мимо хаты, проезжала машина и, не успели малолетние аборигены её облепить, как она остановилась. Все сразу же отцепились и быстро отбежали на почтительное расстояние, так, на всякий случай. Но шофёр и не думал их карать. Он обошёл машину, постучал ногой по колёсам, хотя сразу было видно, что проколото заднее колесо. Шофёр, без видимых эмоций, принёс домкрат, поднял конец оси, отвинтил гайки и снял колесо. Запасные колёса в те времена, редко у кого имелись и хозяин машины, вытащив камеру, принялся её клеить, а любопытные окружили его, наблюдая за работой. Меня это не заинтересовало, так как я и сам клеил резиновые сапоги и галоши. Моё внимание привлекла кучка гаек от колеса. Я их быстро собрал в подол и побежал домой. Шофёр, тем временем, закончил ремонт, поставил колесо на место: а где же гайки? Ребята переглянулись и не найдя меня, повели шофёра к нашей хате.

– Это ты взял гайки? – полюбопытствовал он у меня. Я молчал. На этот шум вышла мать, и хозяин гаек объяснил ей ситуацию. Мать повернулась ко мне: – Если ты взял, то отдай. Человеку ехать надо… Я тут же принёс гайки, которые успел аккуратно, как бусы, нанизать на кусок телефонного провода. Шофёр приятно удивился такой аккуратности:

– Так зачем тебе понадобились гайки?

– Я машину буду делать.

– Ты машины любишь?

– А какой же шофёр без машины…

– Ах, вот в чём дело! Ты шофёром хочешь быть. Пойдём со мной: поможешь мне.

Я снимал с провода гайки, подавал их шофёру, и мы быстро закончили ремонт, после чего хозяин машины прокатил нас всех до околицы. Я ехал в кабине и даже несколько раз посигналил не расторопным курам.

Я сидел на крыльце, когда по дороге Шурик гнал быков на пастбище. Это занятие для него было, что для Тома Сойера – красить забор. Увидев меня, он обрадовался, что в моём лице может приобрести компаньона. Он был года на четыре старше меня, но выбирать было не из кого. Подозвав меня, он задрал подол своей холщёвой рубахи и показал мне мину.