Вадим Молодых - Пустые головы

Бабуля же была как бабуля. Она с суетливой и виноватой (такие люди всегда чувствуют себя виноватыми в присутственных местах, хотя бы тем уже, что пришли) радостью закопошилась.

Поднялась, успев сморщиться от привычной родной боли то ли в ногах, то ли в пояснице, взяла внучка за руку и, не до конца выпрямившись, зашаркала к двери вслед за участковым.

– Что у вас? – спросил Малой, терпеливо подождав пока они рассядутся – одна с пыхтением медленно, второй со шмыганьем носом быстро.

– Товарищ милиционер…

Антон не стал перебивать-поправлять на «господина полицейского» – какая разница!

– …Это ужас какой-то. – Пауза. Не постановочная, а искренняя. – Этот хулиган Вадька из соседнего подъезда собачку убил…

– Вашу?

– Н-н-нет… Общую… Её все во дворе любили. Жулю нашу. Ласковая такая… такая хорошая собачка… Была! С Дениской они так хорошо всегда играли…

Дениска, сидящий рядом с опущенной головой, начал конвульсивно дёргать плечиками в новом приступе плача.

– …И вот.

– Рассказывайте, рассказывайте, я слушаю.

– Во-от… Убил он её, этот Вадька. На велосипеде ехал, палкой ударил…

– Н-не-е па-ал-кой, а на-шо-шом! – встрял отчаянно уже плачущий Дениска.

– Да. Насосом, товарищ милиционер. Она, глупенькая, за ним погналась… Лаяла так радостно…

– Но это же естественно, – как можно рассудительнее заметил участковый. – За человеком гонится дворняга… дворняжка, лает – откуда ему знать, что радостно? – он защищается.

– Да нет же!

Бабуля оживилась – снова искренне, заколыхалась всем телом, придвигаясь к краю сидения, чтобы быть ближе к «товарищу милиционеру». Вытянулась к нему, положив локти на стол.

– …Он специально её дразнил. Не любил её! Вот и раздразнил, чтоб она погналась за ним…

– То есть она погналась всё-таки злая?

– Н-ну, не знаю, – оконфузилась бабуля и глянула на мальчика – тот совсем раскис. – Жуля наша вообще злой быть не умела.

– Она, поди, его ещё и за пятку пыталась цапнуть?

Сочинять трагедию до конца в столь серьёзном учреждении бабуля не стала, а просто показала Малому глазами на малыша. Антон не понял. Тогда она зашептала:

– Конечно! Я только ради него… – кивок за спину в сторону внука. – Нельзя же так-то! При детях!

Малой проникся симпатией к старушке. Она казалась уже совсем не глупой наседкой, а вполне здравомыслящей и опытной женщиной.

– Собака дурная, конечно, но… Пообещайте, что накажете хулигана, – шепнула она максимально конспиративно.

– Да! – уверенно громко согласился Малой. – Конечно! Он должен быть наказан. Пишите заявление.

И подмигнул, мол, пишите, пишите. Тихий плач сбоку от бабули прекратился сначала до хныканья, а как малыш увидел, что бабуля действительно что-то начала писать, то и совсем – ребёнок от обретаемой справедливости даже повеселел. Слез со стула, начал ходить по кабинету.

– Дениска, иди поиграй на улице, – ласково сказала повеселевшая тоже бабуля. – Я допишу заявление и выйду.

Повеселел и участковый. Любому взрослому, если он не псих, всегда приятно утешить плачущего в своей одинокой беде ребёнка. Малыш выбежал уже чуть ли не вприпрыжку.

– Спасибо вам! – горячо поблагодарила женщина. – А то я не знала, что и делать… такое горе! Такое горе для ребёнка! Прямо на глазах, представляете!..

– Вы заявление-то пишите… Серьёзно!

– Да?! Ну вы меня прям обрадовали…

Бабуля удовлетворённо пыхтела. Одновременно писала и тараторила:

– …Так страшно, знаете, было. Даже я испугалась. Бедная Жуля даже не взвизгнула. Упала так сразу и лежит. Да… А Вадька этот так и умчался на своём велосипеде. Мы подходим… А там! Ужас…

Она снова устремила своё тело к нему и прошептала, кинув сначала взгляд на дверь:

– Голову ей совсем разбил. Даже мозги собачьи было видно…

Она ещё успела, отклоняясь, вскинуть брови вверх, одновременно кивая – вот так, мол, но уже усвоенный Антоном смысл последней фразы начал делать своё дело – её лицо стало неумолимо и неуклонно расплываться в пятно.

Хорошо, что она опустила глаза на лист бумаги и не видела изменившегося в секунду взгляда участкового. Не заметила его дрожи и возбуждения, бледности и отрешённости.

Антон в попытке овладеть собой встал, подошёл к приёмнику на неработающем холодильнике, воткнул вилку в розетку и наугад нажал одну из копок настроенных станций. Из динамика нарочитым бодрячком тут же с полуслова раздался полный глупого энтузиазма женский голос:

«…что удалось выяснить программе „Светская жизнь“, так это меню, которым потчевали на празднике наших звёзд!»

«И что же в нём?» – это был имитирующий живой интерес уже голос ведущего – мужчины. Они дуэтом строчили чушь в радиоэфир.

«А вот что… Главное блюдо вечера называлось, – она стала выговаривать французские звуки, – соё-рвель де во-ё…» – «Красиво-то как! – это он. – А вкусно?» – «Наверное!..» – «А по-русски что это?» – «По-русски это звучит весьма прозаично… И даже страшно!» – «Ну, а всё-таки?» – «Телячьи мозги, запечённые с овощами».

Малого передёрнуло. Он не кнопку нажал, выключая, – он штепсель выдернул.

Бабуля как раз дописала. Оставила листок на столе, тепло попрощалась и вышла.

Академично выждав пару мгновений, в дверь просунулась академическая бородка:

– Можно?

– Две минуты… Буквально.

Антон даже не повернулся для ответа – ему нужно было перевести дух. Сел. Попил воды. Попыхтел – точь-в-точь как давешняя старуха. Успокоился.

– Входите.

– Здравствуйте.

«Академик» дождался жеста, приглашающего сесть. Сел.

– Простите, как к вам обращаться?

– Как вам удобнее, так и обращайтесь.

– Господин полицейский – вопросительный взгляд, ожидающий подтверждения, кивок удовлетворения. – Меня буквально затерроризировал мой юный сосед сверху.

Малой приходил в себя. Даже кивнуть смог, подбадривая.

– …Безобразно громко включает свою музыку. Аппаратура у него мощная, судя по всему… И музыка – далеко не Моцарт! И даже не Сальери… Чёрт знает что! А у меня работа…

«Академик» уныло усмехнулся.

– Пишите заявление. Есть правила. Примем меры.

– То-то и оно, что есть правила…

– Простите? – участковый невольно принял тональность и манеры «академика», которые его немного успокоили.

– Не всё так просто. Мой сосед хоть и гопник… уж не знаю – начинающий или заканчивающий им быть – это неважно… но не законченный дебил – музыка его грохочет строго до двадцати трёх ноль ноль.

– Пишите заявление.

– Я же говорю – парень с мозгами…

– А я говорю – пишите! – раздражаясь ещё пока не до дрожи, повелел чувствующий наступающую снова потерю самообладания участковый.

– На чьё имя?

– На моё.

«Академик» получил лист бумаги, глянул на бейдж перед Малым и склонил голову.