Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света

– Я могу обидеться! – закричал в ответ продюсер. – И тогда я за себя не отвечаю!

– Ты уж помолчи, – шепнул ей дядя Абрам, трогая ее за руку, – разве не понятно, что с ним лучше не связываться!

– А если я устала?! – шепнула Рита.

– Жизнь дороже всякой усталости, – сжал ее руку дядя Абрам.

– Поворкуйте, поворкуйте, голубочки, а уж дня через три мы с вами новую клеточку обновим! – засмеялся продюсер, и по телу дяди Абрама, как и Риты, пробежала холодная дрожь, но она мгновенно исчезла, как только их губы соприкоснулись.

Дядя Абрам осторожно дотронулся до ее зубов, а затем и до неба языком.

От всего ее тела пахло тихим и нежным забвением, как будто уже сама Смерть ласкала его, а он плакал в ее безумных объятиях.

Изо дня в день повторялась одна и та же картина, он падал в нее и весь мгновенно вспыхивал как спичка, и сгорал у нее внутри, согревая ее своей кровью и семенем, семенем рода Эскиных, чей пронзительный взгляд тянулся откуда-то из глубины веков.

Смерть в облике Риты была куда чудесней самой жизни и ее бесконечной усталости. Как два спелых плода он сжимал ее теплые груди и пил из них горьковатое молоко.

Его родной ребенок будто чувствовал это и обиженно стучался ножкой в ее живот, возмущая вокруг себя околоплодные воды.

Одни воды уносят покойников, другие приносят младенцев, а между ними один грех, одно грязное и одновременно святое соитие, а в нем его испуганное, уплывающее в далекие сны лицо, лицо, взбудораженное опять идиотским смехом продюсера, вживляющим в его тело невыносимую печаль…

«Да уж, – подумал дядя Абрам, излив под дикий хохот продюсера свое семя в Риту, – жизнь дороже всякой усталости, но смерть в облике возлюбленной дороже всякой жизни на земле…»

Приход Амулетова как будто весенняя оттепель быстро разбудил Эскина от его весенней спячки.

Уже на следующий день под его бдительным присмотром Алла с Лулу убрали и вымыли всю квартиру, и с аскетизмом навсегда было покончено.

– Аскетизм ничем не отличается от грязи – кроме того, что ею не является! – говорил Эскин, гордо вышагивая по квартире.

– Как ты поумнел, Эскин, просто не верится! – восторгалась им Алла.

– Лева хороший! Лева грязь убирать! – радовалась Лулу, упражняясь с пылесосом. За два часа они успели наполнить до краев все мусорные баки, стоящие во дворе их дома.

– Аскетизм, конечно, по-своему интересен, но уж больно от него неприятно попахивает, – поморщился Эскин, слегка наклонившись и принюхиваясь к собственным ногам.

– Надо мыться, Эскин, а то травой зарастешь! – засмеялась Алла, уже в третий раз, протирая пол в коридоре шваброй.

– А почему ты тогда соглашалась со мною не мыться?! – удивился Эскин.

– Я тоже хотеть мыться, – вмешалась в их разговор Лулу.

– И ты тоже ничего мне не говорила, – еще сильнее удивился Эскин.

– Просто я и она, мой дорогой, боялись тебя потерять, а поэтому изо всех сил старались понравиться тебе, – улыбнулась Алла.

– Значит, если бы я вам сказал, спрыгнуть с седьмого этажа, то вы бы спрыгнули? – лукаво усмехнулся Эскин.

– Я идти прыгать! – крикнула Лулу и бросилась к балкону. Алла с Эскиным едва успели удержать ее у железных перил.

– Ах, Боже, Лулу! – заохал Эскин. – Бедная девочка, неужели ты не понимаешь шуток?!

– Лулу нельзя шутить, – поглядела на него немигающим взглядом дикой кошки Лулу, – Лулу очен плохо шутить!

– Да, конечно, прости, – Эскин обнял ее, а сзади него стоящая Алла как-то умудрилась поставить ему на шее засос.

«Чем сильнее любовь, тем внушительнее засос», – задумался Эскин, чувствуя, как зубы Аллы вцепились в его шею мертвой хваткой, в то время как полные сладострастия губы Лулу облепили его в обворожительном экстазе.

Лулу мяукала как кошка, Алла рычала как тигрица, один Эскин стонал как несчастный человечек.

Длинный звонок в дверь несколько остудил их пыл, и они, с большой неохотой отцепившись друг от друга, побрели к двери.

Эскин открыл дверь и сразу же резким шагом в его квартиру зашел полноватый и лысый, в очках, майор.

– Что же это вы, гражданин призывник, бегаете от нас?! – хмуро поглядел он на Эскина.

– А у меня вот, жена беременная, – Эскин быстро выставил перед собой беременную Лулу.

– Елки-палки, негритянка, – удивился майор.

– Я не есть негритянка, я эфиопка! – сказала обиженная Лулу.

– У них действительно другой цвет кожи, – заметил Эскин, – они не считают себя неграми! И еще они христиане, как и мы!

– Прошу прощения! – майор от смущения даже приподнял с головы фуражку. – Эфиопка, говоришь, – засмеялся он, – ну ладно, Эскин, плодись и размножайся, но документ насчет брака и родов завтра обязательно занеси в военкомат!

– До завтра не успею! – вздохнул Эскин.

– Ну, тогда в течение недели, – потребовал майор, – а то мы бумаги на тебя в прокуратуру отдадим! – и вразвалочку, словно беременная гусыня, вышел из квартиры, помахивая папкой. «Вот это приплыли», – от огорчения Эскин сел на пол и по—турецки сложил ноги.

– Ты со своей бывшей Сонькой-то еще женат?! – спросила Алла.

– Да черт его знает, я уже и забыл! – вздохнул Эскин.

– Тогда в паспорт свой погляди! – посоветовала она.

– Да, нет там никаких отметок, – сбегал за паспортом Эскин.

– Так ты, выходит, женат на ней никогда не был, – удивилась Алла.

– Да, не помню я ничего, – удручено покачал головой Эскин.

– Ну, ты и даешь! – нервно засмеялась Алла.

– А у тебя паспорт-то есть? – спросила она у Лулу.

– У меня нет доу мент, – испуганно прошептала Лулу.

– Вот что, значит, приплыли, – подвела итог Алла.

– Подожди, но может твой Леонид Маркович поможет сделать документ для Лулу, – обратился к Алле Эскин, – ведь он занимает солидную должность!

– Ах, Эскин, Эскин, на что ты меня толкаешь?! – вздохнула без улыбки Лулу.

– Ну, тогда ничего не надо! – вздохнул грустно Эскин. – Тогда я лучше пойду служить Родине!

– Слушай, а когда мы к нему обращались насчет моего отца, ты занималась с ним сексом? – спросил Эскин.

– Нет, тогда он просто не успел затащить меня в постель, – усмехнулась с лукавой улыбкой Алла.

– Ну, что ж, я пойду служить, – удрученно покачал головой Эскин.

– Тебе нельзя служить, Лулу рожать, – всхлипнула Лулу, обнимая Эскина.

– Ладно, – хлопнула ладонью по стене Алла, – обратимся к моему отцу!

– Странно, а почему ты раньше о нем ничего не рассказывала, – удивился Эскин.

– Потому что ты и не спрашивал, – покраснела Алла, – а потом люди, чтимые как божества, со временем теряют свой человеческий облик!

– Он, что, у тебя, большая шишка?! – с интересом взглянул на нее Эскин.

– Человек – шишка! – с непониманием наморщила лоб Лулу.