Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Для радости нужны двое

Антуан полетел в форт, потому что любил летать, и так сошлось, что пилот, который был приписан к «Потезу», накануне отравился. Командир авиаотряда был против полета Антуана, но тот заверил, что губернатор не возражает. И это было правдой. И вот теперь его никто не искал. Командир давно ужинал в своей городской квартире, в кругу семьи; дежурный диспетчер сменился и, так как очень спешил – в их аэродромный клуб привезли кино, – запамятовал сказать своему сменщику об Антуане – просто из головы вылетело…

Только в одиннадцатом часу ночи дежурный, перелистывая журнал прилетов и вылетов, не обнаружил отметки о возвращении «Потеза». «Наверное, забыл записать, дурень», – вслух сказал он о своем товарище, сладко зевнул и на всякий случай все-таки послал радиограмму на затерянный борт. Неожиданно ответили из дальнего форта: «Да, был. Да, все доставил. Улетел в пятнадцать часов двадцать минут. Почему его радиостанция? Наша сломалась, и он оставил нам свою». Диспетчер все подробно записал – слово в слово – и пошел в ангар. «Потеза» на месте не оказалось… Пришлось доложить обо всем дежурному офицеру. Тот долго курил, обдумывая, стоит ли беспокоить командира авиаотряда. Все же рискнул, побеспокоил. В ответ услышал площадную ругань, под каждым словом он и сам мог бы подписаться.

– Что у нас с горючим? – спросил командир.

– Лимит. На этот месяц, считайте, все лимиты выбраны, только если прикажете…

Командир ругался виртуозно, слушать его доставляло удовольствие. Наконец он смолк. Помолчав несколько секунд, спросил, обращаясь к самому себе:

– Поднимать губернатора? – Сам же и ответил: – Да он разорвет меня на части! – и, прикурив новую сигарету, добавил: – Ладно, пока все-таки дайте ближний круг для очистки совести, а в восемь утра я лично доложу губернатору.

Костер догорел. Звезды на небе светили все ярче, все лучистее, а вонь от сгоревшей краски становилась все менее ощутимой.

– А галька уже чуть теплая. – Мария расстелила плед. – Садись, в ногах правды нет.

– Может, по глотку вина? – спросил Антуан и, не дожидаясь ответа, открыл фляжку с вином и протянул ее Марии. Она сделала глоток и вернула фляжку Антуану, а он, глотнув, снова передал ей, и так несколько раз фляжка переходила из рук в руки.

– Хорошего понемножку. – Антуан крепко закрутил флягу, обтянутую кожей.

– А вкусное у тебя вино.

– Одно из лучших красных вин Франции. Провинция Медок.

– Там твои поместья?

– Нет. Только склепы родственников.

– Извини.

– А чего извинять? Дело житейское. Слава богу, другой дороги нет. Ты представляешь, если бы люди жили вечно? Какая тоска! Не зря Вечный жид признан страдальцем. «Вселенная и не подозревает, что мы существуем». Эти слова Юлий Цезарь приписывает Луцию Мамилию Турину, а мог бы приписать себе. Лучше не скажешь.

– Глядя на это небо, понимаешь, что именно так и есть… а галька все еще теплая… Очень приятно, – сказала лежавшая на спине Мария, – жестко, но приятно!..

– Если завтра до полудня мы не успеем уйти из зоны «серира», то эта самая твоя галька раскалится до восьмидесяти градусов. Давай спать, Мари, нам нужно двинуться в путь хотя бы за два часа до рассвета. Не будем тратить силы.

– А может, чуть-чуть потратим? – еле слышно попросила Мария и прижалась к нему.

– Разумеется… чуть-чуть… – крепко обняв ее, прошептал Антуан. – Как я рад, что ты такая же глупая, как и я!

– А у меня силы прибавилось! – засмеялся он погодя.

– И у меня мускулы, потрогай – во!

– Ну ты силачка! А теперь все-таки спать, спать и спать! Воды и вина у нас совсем немного, а в этом пекле человеку вполне хватает двадцати часов, чтобы околеть. Так что нам с тобой отпущено не больше суток… Спи, дай-ка я подложу под тебя свою куртку. Вот так, теперь спи. – Он властно обнял ее и притянул к себе. – Спи, скоро похолодает…

Мария заснула и сладко спала до тех пор, пока он не тронул ее за плечо. Проснувшись, она увидела, что укутана пледом, а Антуан сидит уже в комбинезоне, смотрит на нее в упор, и глаза его сияют в призрачной полутьме.

– Привет!

– Привет! А Млечный Путь совсем посветлел. Вон мой любимый Альтаир. Смотри, какой он яркий, звезда первой величины. А по бокам Вега и Денеб. На летнем небе они так и называются – Большой летний треугольник. А по-арабски Альтаир – летящий орел. Ты будешь у меня Альтаир.

– Если я – то летящий осел. Мари, а может, ты знаешь еще и созвездия, откуда эти звезды?

– Конечно. Альтаир – созвездие Орла, Вега – созвездие Лиры, Денеб – созвездие Лебедя.

– Все правильно. Я пилот, и мне полагается это знать, а ты?..

– Я? Я просто увлекалась звездным небом в юности… Был один человек…

– Через два часа рассветет. Вставай! А был человек или не было человека, сейчас неважно…

– Неважно для тебя. А для меня было, есть и будет важно навечно, – не дала она в обиду свою первую безответную любовь – адмирала дядю Пашу…

Перед дальней дорогой они выпили по глотку вина и двинулись в путь по шуршащей и выскальзывающей из-под ног гальке.

На первых порах шагать было легко, радостно. Ни сумочка с револьвером, ни плед, накинутый на плечи, не тяготили Марию.

– Ты суеверный?

– Конечно!

– А веришь в свою звезду?

– В последнее время вера моя ослабла, а сейчас опять укрепилась.

– Ты так витиевато намекаешь на наше приключение?

– Да, мадам. Шире шаг!

– Мадемуазель. Вы хотели сказать «мадемуазель»?

– Нет, мадам. Разве вчера, еще до полуночи, вы не стали моей женой?

– Я думала, мне приснилось…

– Нет, вы были в здравом уме и ясной памяти.

– Ты делаешь мне предложение?

– Ни в коем случае! Я сделал его еще вчера, только без лишних слов.

– Ах, да, прости мою девичью память! Теперь ты мой муж – объелся груш.

– Меньше болтай, дорогая, – это напрасная трата сил.

– Кошка сдохла – хвост облез, кто промолвит – тот и съест! – протараторила Мария по-русски и тут же перевела Антуану на французский.

– Договорились! – И они ударили по рукам.

Целый час шагали молча, то поднимаясь на взгорки, то спускаясь в ложбины, но везде было одно и то же: «серир», «серир», «серир»… «Вот и я неожиданно вышла замуж, – думала Мария, – не зря он спустился с небес. И, кажется, я совсем не против… Сколько в нем куража, сколько детства! Спасибо тебе, Господи! Пусть мы проживем всего сутки – все равно я буду счастлива. И в самую последнюю минуту ни за что не упрекну тебя, Господи!»

Скоро они взошли на вершину высокого холма. Звезды совсем потускнели и вот-вот должны были спрятаться в пепельно-серой толще небосвода, а вокруг, насколько хватало глаз, простирался все тот же безжизненный «серир».

– Передохнем, – предложил Антуан.

– А вот и проиграл! А вот и проиграл! – радостно захлопала в ладоши Мария. Она загадала: если Антуан заговорит первым, значит, он действительно ее муж.