Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Прощеное воскресенье

– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант, фронтовые сто грамм? – обратился Ираклий Соломонович к Ивану Ивановичу.

– Фронтовые не надо, авось не на фронт летим, – весело отвечал Иван Иванович, невольно помолодевший в близкой его сердцу компании. – Фронтовые не фронтовые, а по сто грамм налить можно, – перекрывая шум двигателей, громко добавил генерал.

Красноватым тревожным светом светила одна-единственная лампочка над входом в пилотский отсек, но глаза привыкли к полутьме, и все вполне различали друг друга. Когда нужно было подсветить, Ираклий Соломонович жужжал фонариком-«жучком» и давал свет в нужную точку.

На случай выпивки у Горшкова был припасен не медицинский спирт, а настоящая хлебная водка. Закусывали килькой в томате на кусках черного хлеба, намазанных сливочным маслом. Было очень вкусно.

– Хорошо в своей компании, – растроганно сказал Иван Иванович. – Давайте выпьем за Наташу и Александру.

Хотя пол под ногами зыбко подрагивал, а от потолка до небесной канцелярии было всего лишь несколько миллиметров – а может, и того меньше – дюралевой обшивки фюзеляжа, мужчины встали с тюков и выпили свои стопки молодцевато, от плеча, честь честью.

– Сейчас, когда в Саратове сядем, а потом вылетим к месту назначения, я вскрою конверт, и все станет ясно: куда и зачем, – умащиваясь на своем тюке, сказал Иван Иванович. – Во втором самолете бригада из пятнадцати человек, но это далеко не все мобилизованные, малая толика.

С секретного аэродрома в степи под Саратовом взлетели ночью. Иван Иванович тут же достал из вкусно пахнущей кожей командирской сумки серый запечатанный красной сургучной печатью конверт. Придерживая его на левом колене, протезом кисти левой руки в черной лайковой перчатке надорвал конверт, вынул оттуда единственный листок бумаги.

– Посвети, – велел он Ираклию Соломоновичу. Тот понажимал быстренько свой «жучок» и осветил ярким в полутьме лучом предписание.

– Так. Землетрясение в Ашхабаде силой более девяти баллов по шкале Рихтера. Имеются жертвы. Медперсонал стягивается из Ленинграда, Казани, Ростова-на-Дону, Новосибирска, Алма-Аты и др. Так тут написано, – смущенно улыбнулся старый хирург, волей судеб ставший большим начальником. – М-да, и др-р-р… С настоящего момента и до особых указаний поступаете в распоряжение командующего Туркестанским военным округом генерала армии Петрова И. Е.

– Так это же командующий Четвертым Украинским фронтом! – воскликнула Александра.

– Тот самый, – подтвердил Иван Иванович. – Я в этом марте у него в Ташкенте в командировке был. Дома меня принимал. Да мы с ним еще довоенные знакомцы. – Генерал помолчал и вдруг добавил негромко, но услышали все: – Ребята, у меня вчера сын родился.

Теперь в гуле моторов повисла пауза так пауза.

– Саша, ты аж рот раскрыла! – засмеялся Иван Иванович, впервые называя Александру так по-домашнему. – Староват я, конечно, – пятьдесят шестой год пошел, а вот случилось… Спасибо, жена молодая, на нее вся надежда. Теперь мне долго надо жить, чтобы сына на ноги поставить.

– Ой! Можно я вас поцелую? – Наташа Папикова обняла и расцеловала Ивана Ивановича.

Александра тотчас последовала ее примеру и даже внезапно прослезилась от нахлынувших чувств. Слишком уж было для нее все неожиданно и прямо в точку к ее собственным мечтам и надеждам.

– Наливай, Ираклий! – скомандовал Папиков. – Как назвали парня? – обернулся он к Ивану Ивановичу.

– Еще не решили. Жена решит. Она у меня блокадница. Из всей своей семьи одна выжила. Наверное, в память ее отца – Алексеем.

Выпили за новорожденного.

– А крестить будете? – вдруг вспомнив, как на Сандомирском плацдарме у них в женской палатке перекрестился Иван Иванович, спросила захмелевшая и осмелевшая Александра.

– Здесь все свои. Я бы окрестил, – просто отвечал генерал. – Да как туда сунешься? Мне заказано, а жена никого не знает в Москве.

– Все сделаем! – воодушевленно пообещала Александра. – Окрестим в той самой купели, где Пушкина крестили.

– Спасибо! Ловлю на слове, – сказал Иван Иванович. – Тогда так и решим. Вот здесь решим, на небесах. Ты, Саша, будешь крестная мать, а…

– А я крестный отец, – торопливо вставил Папиков. – Я и беспартийный, и православный. Не сомневайтесь, – и он умело осенил себя крестом.

Если бы не фронтовое братство, то такой разговор между облеченными чинами людьми был бы в те времена просто невозможен… А так и фронт помог, и положение между землей и небом по дороге в тартарары, и хлебная водочка Ираклия Соломоновича.

– А теперь все закрыли глаза и спим! – приказал Иван Иванович. – Спим!

Разморенная водкой компания послушно заснула и спала всласть до тех пор, пока один из членов экипажа Ту-4 не начал побудку.

– Товарищи, просыпайтесь, скоро пойдем на снижение.

– Слушай, а где тут у вас одно место? – свистящим шепотом спросил летчика Ираклий Соломонович.

– Пойдемте, товарищ генерал, а потом другим покажете, – с улыбкой отвечал тот и повел Ираклия Соломоновича в хвост самолета.

Через полчаса уши пассажиров заложило – самолет пошел на снижение.

Приземлились замечательно. За штурвалом Ту-4 был летчик-испытатель высочайшего класса. Выходили из самолета не по трапу, а по складной лесенке с веревочными поручнями. Спускаться было непросто, но все сошли без приключений. Насколько хватало глаз, кругом простиралась темно-серая равнина, залитая еще не жарким утренним солнцем. Как выяснилось позже, они совершили посадку на секретном военном аэродроме в стороне от эпицентра землетрясения. Чего-чего, а секретных военных аэродромов на территории СССР уже тогда было предостаточно.

– Товарищ генерал-лейтенант, с прибытием! – ловко откозырял старший по званию среди встречающих. – Командир разведбатальона подполковник Петров!

– Вольно! – скомандовал генерал и по-свойски обнял молоденького подполковника. – Как отец, Юра?

– Отец в Ашхабаде, приедем – увидите, – отвечал тот, несколько смущенный объятиями московского генерала.

– Знакомься: главный хирург – генерал Папиков, начальник тыла – генерал Горшков, операционные медсестры – старшие лейтенанты Наталья и Александра.

Подполковник кивнул всем по очереди, а при взгляде на Александру его совсем юное лицо вытянулось, и в молодых ясных глазах мелькнуло нешуточное удивление.

– Не удивляйся, мы все фронтовики, – перехватив взгляд подполковника, сказал Иван Иванович. И только тогда Александра поняла, что подполковника удивили ее орденские планки. Таких наград у него не было.

– Я тоже фронтовик, – смущенно пробормотал подполковник Петров, и теперь уже Александра кинула на него изумленный взгляд – слишком молод был подполковник.