Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Прощеное воскресенье

– Слушай, Маруся, а мы ведь умудрились заснуть. Я чувствую себя так, как будто проспал часов восемь кряду. Когда вернется твоя Нюся?

– Не скоро. А когда и вернется, она нам не помешает, здесь много комнат.

– Нюся – прислуга?

– Нет. Скорее компаньонка или сестра. Очень хороший человек.

– Да, на первый взгляд славная.

– И на первый и на сто первый. Она мой тыл.

– Ты снимаешь жилье?

– Нет, это мой дом.

– Значит, ты инженер на «Рено»?

– Нет. Это было давно. Занимаюсь коммерцией. После Пражского университета приехала в Париж. Работала на «Рено», потом в большом банке.

– В банке? А что ты могла делать в банке?

– Была управляющей всеми региональными отделениями.

– Ишь ты!

– А ты думал! – засмеялась Мария. – Какой ты большой!

– Тяжелый?

– Не-а. Есть хочешь?

– Я сначала тебя съем! – Он крепко обнял ее, и они покатились по широкой кровати и ласкали друг друга долго, до полного опустошения, а потом опять уснули, как провалились в теплую яму.

Оказывается, в адмирале дяде Паше было еще много мужской силы. Он был беспредельно нежен с ней и своеволен до легкой грубости. Все это пьянило Марию так, что она словно плыла в каком-то море или в небе, и было так сладостно, как никогда прежде.

– Боже, какие мы с тобой дураки – не видеться столько лет, адмирал дядя Паша!

– Правда ваша, кадет Маша! Дураки они на то и дураки, что входят в ум задним числом. Слава богу, что сейчас встретились!

– Слава! Еще какая слава!

Помолчали. Луч света больше не пробивался из-за портьеры. То ли был вечер, то ли ночь. Они часов не наблюдали.

– Может, перекусим? – неуверенно спросил он. – Страсть как хочется.

– Перекусим. Только сначала я покажу тебе ванную. Обкупнешься – будет веселей. А я тоже приму душ в Нюсиной ванной.

– А может, вместе?

– Нет. Вместе мы опять будем приставать друг к другу, – подавляя счастливую улыбку, сказала Мария.

Фунтик сидел на кухне под стулом и, когда вошла Мария, обиженно отвернулся.

– Фуня, не обижайся, я его с пятнадцати лет люблю. Ты представляешь, выходит, я его ждала двадцать восемь лет!

Фунтик сделал вид, что прощает, вылез из-под стула и стал тереться о ноги Марии.

– Чай? Кофе? Мясо? – спросила она вошедшего в кухню Павла.

– Все! – отвечал тот, запахиваясь в явно короткий и непоправимо узкий белый махровый халат.

– Прости за мой халатик. Просто у нас в доме нет мужчин, а когда приезжает доктор Франсуа, он привозит свой.

– А кто это? Что-то знакомое.

– Врач губернатора Тунизии. Такой крупный, в очках, лингвист.

– Что-то припоминаю. А сколько лет ты прожила в Тунисе?

– Во второй раз с тридцать четвертого по сорок пятый. Почти одиннадцать лет. А после войны живу здесь. Слушай, а мы даже не выпили за встречу. Не до этого было. Но сейчас надо выпить. Грех не выпить. У меня в кладовке есть хорошее вино с собственных виноградников.

Бутылка, которую принесла Мария, была подернута слоем пыли, как и полагалось хорошему вину.

Павел откупорил бутылку красного сухого вина, разлил его в поданные Марией большие бокалы.

– Пусть вино подышит, – сказала она.

– Конечно. У меня нет своих виноградников, но я знаю, что вино должно подышать. У моей Кати есть виноградники, у младшей. Ты ее помнишь?

– Конечно.

– Так вот, у моей младшенькой и виноградники, и неоглядные земли, сотни тысяч овец, табуны лошадей… Она семнадцати лет выскочила замуж за аргентинца, единственного сынка крупного латифундиста.

– А как старшая, Таня?

– С нами, в Штатах. Муж клерк, четверо детей. А у Кати детей нет, Бог не дал.

– У меня тоже, – сказала после непродолжительной паузы Мария.

– После того как в двадцать четвертом году Франция признала новую Россию – СССР и на эскадре спустили Андреевский флаг, в Тунисе мне делать было нечего. Мы уехали к Петру Михайловичу в Америку, к тому времени он там успел осмотреться.

– А я у него заиграла бинокль. До сих пор у меня как память о тебе.

– Спасибо, – сказал Павел. – Полгода я болтался в Штатах без дела, потом работал у Сикорского, а потом занялся своими изобретениями, разработал свой оригинальный тип стиральной машины. Взял небольшой кредит для порядка, а для дела заложил кой-какие Дарьины висюльки, и начал я с мастерской, а к двадцать девятому году, к кризису, у меня уже был маленький заводик. Стирать люди не перестали и в кризис, так что я кое-как продержался до лучших времен. Потом взял патент на свою кофемолку – вот тут была удача. А настоящие деньги ко мне пришли, когда накануне войны я получил заказ от военного министерства на солдатские термосы и фляги на пояс. То, что я бывший адмирал, сыграло свою роль, военные ко мне прониклись. На мелочовке делаются большие деньги, на простых вещах, нужных сотням тысяч людей.

– Так ты богач?

– Ну как посмотреть! Все относительно. Не бедняк – это точно.

– Тогда выпьем! – звонко предложила Мария. – Вино созрело.

Они дружно чокнулись и отпили по несколько глотков.

– Чудное вино, такое терпкое, вкусное. Ты молодчина!

– Не я. Это друзья мне оставили наследство. Помнишь губернатора и его жену Николь?

– Вроде помню.

– Вот они и оставили. Наследство немаленькое. Да и своего у меня наработано не меньше. На втором этаже бюро, потом покажу. А первый этаж я сдаю швейцарской часовой фирме.

Часы в гостиной густо пробили одиннадцать раз.

– О, скоро полночь! Ну и здоровы мы с тобой спать! – Он наполнил оба бокала. – Давай выпьем за чудеса!

– Давай на брудершафт! Всю жизнь мечтала выпить с тобой на брудершафт. Сбылось!

Они придвинулись друг к другу, переплели руки, медленно выпили из своих бокалов до дна и крепко, нежно поцеловались в губы.

– А я перед тем, как идти на Монмартр, про тебя думала. Мне большая собака приснилась. Нюся сказала – к другу. Я посмеялась: откуда ему взяться? А потом, когда утром рассматривала себя перед зеркалом, обратила внимание на вот этот крошечный шрам над левой бровью. Видишь?

– Сейчас вижу, а раньше не замечал.

– Я его замазывала. Это когда мне было пять лет, однажды в летнее воскресенье ты с тетей Дашей пришел к нам в гости, я пряталась за стульями на веранде, а ты сделал мне «козу», я побежала с хохотом, запнулась о стул и упала со всего маху лицом вниз. Нос в кровь разбила. Ты меня подхватил и понес в дом умывать и лечить. Мама побежала следом. Помнишь?

– По правде – не помню.

– Ничего вы, мужчины, не помните, ничего ровным счетом. И как у вас голова устроена?

– Виноват. Если речь идет о моей голове, то она устроена точно неважно, – шутливо подхватил Павел, – и всякие житейские подробности я не запоминаю. А вы, женщины, все помните: кто что сказал, кто как стоял, кто во что был одет – ужас! Давай-ка допьем эту бутылку, чего зло оставлять? – и он разлил остатки вина по бокалам.