Елена Сазанович - Это будет вчера

Я до мелочи разгадаю все твое прошлое и, возможно, предугадаю будущее. И я отчетливо осознал – вот она, вершина моего творчества, вершина моей славы, к которой я всегда так яростно стремился. И на которой совсем скоро буду стоять.

– Вы что-то сказали? – она вскинула своими дугообразными бровями.

– Разве? Нет… Что вы… Вам показалось, – пробормотал я.

Мне стало неловко. Черт! Она так вскружила мне голову, что я уже начинаю разговаривать вслух.

– А мне послышалось что-то про творчество, какую-то вершину, а еще, что вы где-то скоро будете стоять. Где?

Я не знал что ответить. Она ответила за меня.

– Вы, видимо, занимаетесь творчеством? Ну, конечно! Как я сразу не догадалась! Правда, трудно догадаться, судя по вашему виду.

Чертовка! Что она имеет против моей внешности! Я всегда знал, что прекрасно выгляжу. Отутюженный белый летний костюм, дорогие белые туфли – ни одной пылинки…

– Вам не хватает только белый перчаток, – перебила она мои мысли. – Или в перчатках не занимаются творчеством? А в солнцезащитных очках?

– Я их снимаю в помещении. Там нет солнца.

– А я думала, что солнце есть везде, если его очень захочешь. Простите, вы же не любите солнца.

– Я не люблю жару, – поправил я ее. – А в остальном – вы правы. Я занимаюсь творчеством. Я – фотограф.

Мне надоела эта пустая болтовня, ни к чему не ведущая. И я решил сразу приступить к делу.

– Я – известный фотограф. Моя фамилия Гордеев. Григорий Гордеев.

Она всплеснула руками, словно от восхищения. Но я ей не очень поверил. И в ее словах я все время улавливал какой-то скрытый смысл.

– Бог мой! – она улыбнулась своей белозубой улыбкой. – Сам Гордеев! В это трудно поверить. А я почему-то всегда думала, что у вас рыжие волосы и рыжая борода.

Я поморщился.

– Я не люблю рыжий цвет.

– А еще я думала, что вы непременно курите трубку.

– Я вообще не курю. Впрочем, и не пью тоже.

Она вздохнула. И вытащила из кармана плаща пачку сигарет. И дыхнула на меня горьким дымом.

– Жаль. А я бы с вами с удовольствием выпила.

Не буду лгать – с ней мне тоже чертовски выпить захотелось. Хотя давным-давно завязал. Эти жалкие привычки остались в моем прошлом. Прошлое я не любил. Но с ней мне чертовски захотелось выпить. Черт! Она рушила мой привычный мир, и это меня раздражало, и волновало не меньше.

– Ну, в таком случае я приглашаю вас к себе на бокал хорошего легкого вина.

И я тут же успокоил свою совесть, что пригласил ее исключительно ради дела.

Она взяла меня под руку, и мы зашагали по каменной мостовой. Я замечал, как на мою спутницу бросали восхищенные завистливые взгляды. И мне это льстило. Я уже знал, что совсем скоро она станет моей. И от этих мыслей мой пыл несколько угасал. Я думал, что она гораздо нереальнее и гораздо неприступней. И все-таки эта женщина так вскружила мне голову, что я даже забыл спросить, как ее зовут.

– Кстати, меня зовут Ольга.

– Мне нравится ваше имя, – и я слегка пожал ее руку.

– Мне тоже.

Она медленно бродила по моему дому. И впервые в ее глазах я заметил замешательство. Ага! Видно, это замешательство – уже первый штрих к ее портрету. Я всегда гордился своим большим просторным домом. Я создавал его сам, собственными руками, собственным трудом, собственными бессонными ночами. И мне это удалось на славу. Стены мягких пастельных тонов. Картины известных мастеров. Узорчатые ковры на полу. Удобная мебель. В моем доме было все, что нужно. В нем не существовало хаоса и бардака. В нем царили величие и покой.

– Странный дом для мужчины, – наконец выдавила она. – Наверное, этот дом так похож на вас.

Я пожал плечами.

– Наверное.

Она выпила два бокала вина. И ее глаза заблестели. Но в них я так и не увидел зрачков. И так и не угадал в них Ольги. Она по-прежнему оставалась чужой. И в ее глазах по-прежнему была ночь, и только мой фотоаппарат был способен разрешить все проблемы. К тому же наше молчание затянулось. И я предложил ей сфотографироваться. И со страхом ожидал отказа. Но она неожиданно легко согласилась.

– Хорошо. Только ответьте, Григ… Так, кажется, вас называют?

– Я слушаю.

– Я видела много ваших снимков. Они, действительно, прекрасны. Они действительно вскрывают душу живого и неживого мира, и все же… Все же ни на одной фотографии я не увидела женщины. Почему? Или их душа для вас и так понятна?

Я приблизился к окну. И выпил еще, хотя прекрасно понимал, что больше мне пить не стоит. Я не хотел отвечать ей. Она толкала меня на воспоминания. Прошлого я не любил.

– Считайте, что вы – первая женщина, чья душа для меня загадка, и я хочу во что бы то ни стало ее разгадать, – и я резко повернулся к ней, и бокал дрогнул в моей руке, и вино пролилось на мой дорогой костюм.

Я поморщился. Я так не любил пятна на одежде. Но я был уже достаточно пьян, чтобы тот час это пятно уничтожить. И я махнул рукой.

– Жаль, – грустно улыбнулась Ольга, – такой красивый костюм. Белый, чистый, и это пятно от вина. Как вы думаете, оно его испортит?

Я бросился к ней, и, не помня себя, забыв начисто свое настоящее и будущее, уткнулся головой в ее острые колени, чтобы она не увидела моих слез. Я знал, что мне пить не стоит. Вино всегда делало меня слабым, срывало с меня ту маску, которую я так удачно подобрал и которая почти приросла к моей коже. Но мне вдруг так захотелось уткнуться лицом в ее колени как когда-то, тысячу лет назад. Мне вдруг именно ей захотелось открыть свое прошлое, которое я не любил, и от которого давно отказался…

– Я не знаю про ваши слезы, Григ. Так что утром можете быть спокойны.

– О чем вы? – я поднял на нее мокрое от слез лицо.

– Просто так. Ни о чем. А теперь идемте в вашу мастерскую. Мне хочется позировать вам.

– Правда?

– Чистая правда, – загадочно улыбнулась она.

Я щелкал затвором как-то отчаянно, надрывно. Но моя рука была на удивление твердой и фотоаппарат ни разу не подвел меня и не дрогнул. Но сердце мое кричало: Откуда эта боль? Почему ты мне ее принесла, Ольга? И зачем? Что со мной, Ольга? Какие-то грустные воспоминания. Я их сумел утопить в своей памяти, и зачем они вновь всплывают? Зачем, Ольга?

Вспышка в черной комнате. Еще вспышка. Ее лицо было почти мертвым. И ничего не выражало ее бледное бескровное лицо. Но я знал, что фотографирую ее душу, и ее душу я разгадать сумею. И ее душа станет триумфом моего творчества. Воплощением моей мечты, и сумеет разгадать эту никем еще не разгаданную жизнь. Я стал сегодня сильнее Бога, и я победил.

Вспышка в черной комнате. Еще вспышка, ворвавшаяся в безмолвную ночь.

– Вот и все, – и я облегченно вздохнул.

Она встала, и мне показалась еще красивее. Хотя, возможно, свет прожектора так удачно рассеял свои лучи на ее бледном лице.