Елена Сазанович - Солдаты последней войны

– А-а-а, ребятки, – смущенно прогудел Юрьев своим хорошо поставленным голосом. Его язык заплетался явно заплетался где-то меж зубами. – А мы тут…вот…отмечаем…

Но что они отмечали, артист так и не смог придумать.

– Наверное, первый день осени, – попытался поддержать артиста Петька.

– Да? Разве? Сегодня уже осень? А я думал, она наступила гораздо раньше…

Юрьев смотрел на нас непонимающим мутным взглядом. И острая боль за этого человека кольнула в моем сердце.

– Геннадий Юрьевич, – я осторожно поддержал его за локоть. – Идемте ко мне. Мы тут с ребятами собрались поболтать. И вы нам составите приятную компанию.

Петька тут же подхватил Юрьев за второй локоть, грубовато оттолкнув незнакомца. Но на сей раз артист оказался гораздо упрямее. С нами он идти решительно не хотел. Несмотря на изрядное подпитие и возраст, сила старого солдата еще далеко не иссякла. И он ловко освободился из наших цепких рук.

– Нет, ребятки. Вы очень хорошие, я знаю. Очень. Но у меня есть серьезный разговор. И его я не имею права откладывать. Ну, идем.

Он резко потянул за рукав незнакомца.

– Мы еще не договорили!

Незнакомец старательно прятал взгляд. Его рыбьи глазки бегали, перепрыгивали с одного предмета на другой. Услышав приглашение Юрьева, он слащаво улыбнулся и, ловко подхватив его под мышку, слегка подтолкнул вперед, к подъезду. Так и не сказав нам ни слова.

Когда за ними хлопнула дверь, я спросил у товарищей.

– Вы хоть знаете, что это за тип?

– Увы, – развел руками Шурочка.

А Петька озадаченно почесал затылок.

– Вроде бы наш новый дворник. Я его пару раз видел утром с метлой. А вечером с артистом.

То что незнакомец оказался всего лишь дворником, несколько успокоило меня. Однако некая смутная тревога затаилась где-то в глубине души.

– Дворник, – задумчиво протянул я. – Вот как-то, ну, не тянет он на дворника, мужики! Вам не показалось?

– Точно, дворник, – уверенно подтвердил Шурочка. – Теперь я вспомнил. Уже с неделю его вижу, каждое утро.

– И потом, Кира, – Петух одобряюще хлопнул меня по плечу. – Разве я похож на грузчика, а Шурочка на продавца? Так что подозрения твои беспочвенны. Учитывая, что человек и впрямь орудует метлой, очищая наш захламленный двор от мусора. Другое дело, что тип неприятный. Но, согласись, рожи-то у нас у всех хороши. Особенно, когда мы не на своем месте.

– Да, но… – я не сдавался. – Когда ученый или поэт – дворник, понятно. Но этот… Знаешь, с такими харями во все времена умеют устроиться. И зачем только с ним связался Юрьев? Неужели он не понимает?

– К сожалению, он уже давно ничего не понимает, – Шурочка поправил очки на переносице. – Да и сам знаешь, все всегда заняты. А тут под руку попался человек, который всегда готов выслушать. Артисту, как никому, нужно, чтобы его слушали.

– Не нравиться мне все это, старики, – я озадаченно покачал головой.

– Можно подумать, ты всегда пил в компании благонадежных граждан, – усмехнулся Петух. – Но ты прав. В любом случае, нужно поговорить с Юрьевым. Только что из этого разговора получится? Что ты ему скажешь? Не пей, артист, с этим, а пей с тем? А ты-то откуда знаешь, с кем нужно пить? Если пить не нужно вообще. А вот это ему ты уже запретить не сможешь.

– Не смогу, – вздохнул я. И посмотрел на небо. Тучи сгрудились в одну большую кучу. И двор освещал лишь одинокий фонарь.

– А ведь, ребята, сегодня и впрямь началась осень, – наконец примирился с этим фактом Петух. – А в принципе, ничего не изменилось.

– Разве что стало еще холоднее, – завершил я его невеселую мысль.

И лишь в эту секунду ощутил тоску по ушедшему лету. Впереди нас ждали одни холода. И, наверное, вмести с ними много зла. Успокаивало лишь одно. Понимание того, что зло всегда временно, как и холод. Даже если на него, отпущено слишком много времени…

Я любил осень. И, наверное, взаимно. Сколько себя помнил, именно осенью меня частенько посещало вдохновение и моя работоспособность соответственно резко повышалась. Не знаю, чем объяснял это Пушкин, но мое объяснение было довольно простым. Жара уже спала, а холода еще не наступили. И частые дожди вызывали желание укрыться в четырех стенах. И заниматься только одной музыкой. А дождевой ритм, мелодичность вполне гармонировали с желанием сочинять.

по-прежнему два раза в неделю я бывал у Ледогоровых и занимался с Котиком. Несмотря на всю мою симпатию, я уже понял наверняка, что мальчик абсолютно не имеет музыкальных способностей. И мы по-прежнему гораздо больше проводили времени за разговорами, нежели за практикой. Конечно, наши беседы шли ему на пользу. И этим я мог гордиться. Мои труды не пропали даром. Я прекрасно осознавал, что работа над душой гораздо важнее работы над музыкальной техникой. Это стал понимал и Котик…

Один из дней выдался особенно ненастным. Резкий, отрывистый дождь падал в ритме стокатто. Шумный порывистый ветер, треплющий ветви деревьев, обрамлял эту звуковую картинку баховскими нотками. Мы, как всегда, сидели в комнате Котика. Я, промокший насквозь и укутавшийся его пледом, пытался согреться лимонным чаем, приготовленным Майей. Сказать «любезно приготовленным» было бы неуместно, поскольку после посещения моей скромной обители и знакомства с моими товарищами, она стала еще более замкнутой и холодной, если такое возможно вообще. Поэтому она с равнодушным видом подала мне чай и тут же скрылась за дверью.

Мы с Котиком смотрели за окно, где разбушевавшаяся осень щедро разбрасывала мокрые листья. Которые беспокойно кружили в водовороте дождя.

– Здорово, – нарушил молчание мальчик, кивая за око.

Тяжелые черные тучи свисали так низко, что казалось вот-вот обрушатся на землю. В комнате стало совсем темно. И я предложил включить свет. Но Котик отказался.

– Не нужно, Кирилл. Ну, пожалуйста. Так здорово. И так страшно. Давай еще вот так посидим.

– Ты просто, как всегда ищешь повод, чтобы не заниматься, – рассмеялся я. – Мне твои уловки знакомы.

– Неправда, – мальчик обиженно надул губы. – Просто за окном тоже ведь музыка. Только очень тревожная.

– Хорошо, – согласился я. – Ты прав. Там тоже музыка. – А теперь давай помолчим немного. И ты хорошенько прислушаешься к ней. И попробуешь ее описать нотными знаками. Диез, бемоль, форте, пиано… Если ты не чувствуешь нот – не страшно. Попробуй описать ее ритм, передать ее настроение. Идет? Вот ливень слегка утих, но шум ветра усиливается…

– Я понял, – перебил меня мальчик. Взял нотный лист. И сосредоточившись, нахмурив брови и наморщив лоб, совсем, как взрослый, стал над ним колдовать. И я впервые увидел его таким одухотворенным. Словно он находился не в конкретном пространстве. Словно его мысли витали далеко-далеко, сливаясь с разбушевавшейся стихией, путаясь в струнах дождя и играя с пестрыми листьями.