Елена Сазанович - Солдаты последней войны

– Вот так, Кирка – она залпом выпила мой ликер, подперла сцепленными руками подбородок и блеснула пьяными слезами. – Вот так дерьмово и прошла моя жизнь. Но теперь… Нет…

Она решительно встряхнула ярко рыжими волосами.

– Теперь к черту все! Теперь все будет по-другому!

Я мимоходом взглянул на гориллу и засомневался, что с ним она не нахлебается. Хотя не мог не согласиться, что с ним действительно все будет по-другому.

– Конечно, Нюся, все по-другому, – Фингал ласково улыбнулся. Насколько вообще могут ласково улыбаться гориллы.

– А ты, Кира, ты думаешь… Я знаю, что ты обо мне думаешь. Думаешь, я не знаю?! Да? Хороший, добрый Кира с хорошей, доброй, порядочной девушкой…

– Не надо, Настя! – я положил руку на ее ладонь. – Ничего я о тебе не думаю. Во всяком случае – ничего дурного. Точно. И никакой я не хороший и не добрый.

– Ты всегда всех понимал, вот за это я тебя уважаю! Никого не осуждал! Хотя… Нет, пожалуй, нет. Моего муженька ты так и не простил.

– Давай не будем, Настя.

– Нет, будем! – она хлопнула ладонью по столу так, что зазвенела посуда. – Думаешь, я ничего не знаю про вашу Галку! Все знаю! И как потом он стоял на коленях перед иконой и грехи отмаливал: «Упокой ее душу…» А потом бросался к бумажнику и аккуратно, бережно пересчитывал деньги. Чтобы не ошибиться. Каждую бумажку… И кругом – деньги, деньги, деньги. На его грязных руках, в его тупой башке, в его наглых глазах. А потом опять: «Господи помоги и спаси…»

Настя в сердцах сплюнула на пол и пошатнулась. Язык ее заплетался.

– За все нужно платить, Кира. За все. И только не зелеными бумажками. Я, может, тоже плачу. Но уж лучше так… Лучше вот с ним, – она кивнула на Фингала. Тот что-то нечленораздельное замычал в ответ. – А он неплохой парень, честно скажу, очень неплохой. Хоть никогда и не молился. Зато на лесоповале работал… Знаешь, все познается в сравнении. Так вот с ним, как ни странно, я и узнала, что значит дышать чистым воздухом. И еще узнала, какое оно – счастье. Веришь?

Она дыхнула на нас устойчивым перегаром.

– Ну, Настена. Пора собираться, – горилла бережно подхватил ее своими лапами.

– Куда вы собираетесь на ночь глядя?

– Куда? – Настя посмотрела на меня бессмысленным взглядом. – Ах да, куда… Да сейчас вот поедем к Редиске и я все ему скажу. Зачем всякую дрянь тащить за собой в новый год. Пусть она остается там, в прошлом…. Со всеми долгами я намерена рассчитаться.

– Да, – промычал горилла. – Лучше оно сразу… Со всем и покончить. Так оно легче. А ты, мужик, ежели что – не стесняйся. Я в охране служу, в фирме. Так что, если кому нужно рожу начистить или того круче – обращайся, всегда готов уважить дружков моей Нюськи. Ох, она у меня – золото! И умная такая! Уж и не мечтал, что меня кто-то полюбит. Да еще такая королева!

Королева еле держалась на ногах. Ее крашеные волосы сбились в кучу, помада размазалась по лицу. Похоже, горилла ее обожал и готов был носить на руках. Что он, впрочем, незамедлительно и продемонстрировал. Настенька послала нам воздушный поцелуй на прощанье. А я подумал: неужели оно бывает и таким – счастье?

Только через месяц я узнал, что в ту же ночь Настенька и Фингал погибли в автокатастрофе, так и не добравшись до города. Так и не дождавшись Нового года. Узнал случайно, повстречав на улице Редиску. Он еле держался на ногах. И как рассказал, он пил уже с самого дня похорон Настеньки. Небритая физиономия, мутные глаза, дорогое пальто нараспашку. Сгорбившись и шатаясь из стороны в сторону, он шел по липкому снегу. И поначалу я его не узнал.

– Ты что ли, Погоцкий? – не поверил я своим глазам.

Его красное, щетинистое лицо расплылось в пьяной ухмылке.

– А… Акимов… Ну что, радуйся, торжествуй! Можешь даже сказать, что я расплатился!

Он вдруг заплакал. Как-то тоненько, изредка всхлипывая. Потом понемногу пришел в себя и рассказал о гибели жены.

– Бедненькая, ангел небесный. Чистота и невинность, святость и целомудрие, – Редиска даже в пьяном угаре так и не расстался со своим лилеем. – У тебя, Акимов, никогда не будет такой жены! Никогда! И какая нелепая смерть… Зачем она села в эту попутку?! Еще с каким-то уголовником? Нелепость! Бред! Хотя я знаю – она так спешила ко мне! Хотя я уговаривал ее: отдохни там, отдохни. Но нет, ко мне. Чтобы Новый год – как всегда вместе… Как всегда… А ты радуйся, радуйся, Акимов, что увидел меня в таком виде. Свершилось возмездие-то…

– Прекрати, Погоцкий!

Я набрал снега и растер ему лицо. Он слегка очнулся, я прислонил его к спинке скамейки.

– Я уважал твою жену. И мне искренне жаль, что она погибла. Она была хорошим человеком.

– Да что ты… Что ты понимаешь… Тебе все давалось легко… Женщины, музыка, работа, дружба… А я… Единственное, что мне было даровано – Настенька. Единственное, что оправдывало меня на земле…

Пожалуй, Погоцкий впервые честно оценил свою жизнь. И как жаль, что для этого нужно было пережить смерть.

– А тебя, Акимов, я ненавижу и всегда ненавидел! – злобно просверлил меня взглядом Редиска. – Ты как тень преследуешь меня. Ты как кривое зеркало. Смотрю на тебя и вижу свою уродливую, страшную рожу… Если бы не ты… Я был бы уверен, что живу правильно. Если бы не такие, как ты… Ненавижу…

Он пошатнулся. Я его поддержал.

– А ее люблю… И она… Она меня всегда любила… Скажи, Акимов, ведь так? Скажи, так?

Он вновь забыл о своей ненависти. И вновь заплакал. И умоляюще посмотрел на меня.

– Ну же, Акимов! Ты, как мой истинный враг, скажи, любила она меня или нет?

Редиска цеплялся за последнее. За ложь. Он надеялся, что как враг я ему скажу: нет, и не надейся. Чтобы обрадоваться. Чтобы вновь убедиться в сволочизме людей и в своей святости. И броситься молиться о грешной душе Настеньки, чувствуя свою непогрешимость и правоту.

– Да, очень любила, – сказал я. – Ты сам не раз говорил, что у тебя была святая жена. И другой такой нет.

– Ненавижу тебя! – Редиска закрыл лицо руками. – И жизнь ненавижу, и смерть… Что мне теперь делать здесь? И зачем?.. И кому я еще нужен?..

Редиска побрел по дорожке, спрятав голову в плечи. Побрел в никуда. Я смотрел ему в след и думал, что единственная, кого он любил на свете, все-таки была Настенька. Больше любить ему было некого… Но все это случилось месяц спустя.

А теперь приближался Новый год. И мы искренне верили, что он будет удачнее предыдущего. Елку мы купили в соседней деревушке. Даже выбирать было не обязательно – любая как на подбор, все пушистые, веселые, слегка припорошенные снежком. Лишь одна была, неудачно срубленная. Слегка общипанная, неудалая, сгорбленная и немножко кривоватая, она грустно примостилась в стороне.

– Вот эту, – Майя решительно указала именно на нее.