Станис Фаб - История об офортах

– Какая трагедия, и как все романтично.

– Скорее трагично, ведь за рулем машины был сам Спицын. Старые сотрудники музея поговаривали, что история эта была непростой. К тому времени Спицын был женат и у него только-только появился первенец.

– Марианочка, вы просто кладезь знаний. Мы так благодарны вам за экскурсию и ваши чудесные рассказы. Если вы не против, мы с писателем с радостью заглянем к вам еще разочек. Надеюсь, вы не откажетесь поводить нас по залам еще раз?

– Конечно, буду рада.

– Тогда до встречи.

Они вышли из музея, и Селина, сославшись на домашние дела, быстро попрощалась и ушла.

Трагическая история певицы Засухиной и художника Спицына показалась Селине странной, точнее, недосказанной. Да и откуда музейному специалисту знать, что-то сверх того, о чем обычно судачит общество. Какое-то странное чувство овладело ей, когда она одновременно слушала и смотрела на портрет оперной дивы. Конечно, то, что девушка погибла, а водитель остался цел и невредим ни о чем не говорит, таких случаев в ее бытность помощника прокурора было предостаточно. Чего только не выкидывает судьба. Но то, что Спицын задумал сейчас, обвиняя Вигдора во всех смертных грехах и требуя за это огромные деньги, не очень-то соответствовало романтическому характеру и характеризовало художника не с самой лучшей стороны. Что же вы за человек, Спицын, что решили так мелко подставить людей, которые по неопытности и незнанию доверились обычным человеческим эмоциям? И главное, что толкнуло вас на этот поступок вообще? Сложная жизненная ситуация? Случайность? Проявление истинного лица? Что еще?

…Связи у Селины, разумеется, остались, десять лет службы в органах – это срок. Добавим пять лет студенческой жизни, которые Селина не растрачивала на дискотеках, а работала в разных отделах огромной машины суда и следствия в качестве практикантки. Вначале ее не принимали всерьез – дурит девочка, будущая юристочка, выезжает на место преступления с операми, сидит на скучных процессах, помогает судье в рутинной работе по какому-нибудь делу. Но со временем эта ее жажда быть «настоящим правоведом» заставила опытных и знающих практиков относиться к ней по-серьезнее. К концу обучения ее уже настойчиво звали на работу и важные милицейские начальники, и прокуроры, и следаки. Она и пошла, выбрав прокуратуру, ибо решила, что следить за исполнением закона – самое главное.

Интуиция – это врожденное качество немногих людей. Ее не воспитать, не развить просто так, по желанию или требованию. И никакие тренировки не помогут вам предчувствовать начало того или иного события, его, так сказать, грани.

У Селины интуиция была железная. Сколько раз, следуя ей, она делала правильные поступки и давала полезные советы, не счесть. И ведь что интересно, никто и не задумывался никогда, как «это» у нее получалось. Да она и сама не очень-то задумывалась на сей счет. Все списывалось то на молодость и свежий взгляд, то на профессиональные качества, а то и вовсе на везение.

Рассказ Марианны зацепил Селину. Как-то не очень вязалась такая трагически-романтическая история с тем, в каком свете представал Спицын спустя эти двадцать лет. «Люди не меняются», – любил повторять ее университетский учитель, профессор Фискин. Точнее, меняются обстоятельства и координаты, добавлял он всякий раз, когда Селина пыталась убедить его и себя в обратном. И если разобраться, то профессор был прав. Ну с чего бы сознательному убийце взять да измениться в лучшую сторону или подлецу совершить эдакое сальто-мортале и обернуться добросердечным и отзывчивым обывателем.

Что-то подсказывало Селине: история Засухиной и Спицына куда как драматичнее официальной версии.

Достать из архива дело о гибели артистки для Селины было несложно. Маленький кабинетик документохранилища, где ничего не изменилось с момента ухода Селины из органов, вмещал ровно один стол и стул. Пухлая папка дела лежала перед ней. Она поймала себя на мысли, что как это должно было быть несправедливым, когда чья-то жизнь по нелепой случайности умещается в ворохе следственных бумаг, в одной взятой папке.

«Из показаний свидетеля Гильштейна.

Я отдыхал с семьей на берегу Лесовки 15 апреля. Кроме нас было еще несколько человек, которые оказались в этом месте, как я полагаю, чтобы устроить пикник. Время для пикника было самое подходящее, о чем я несколько раз сказал своей жене Люсе. Люся тогда серьезно поспорила со мной и сказала, что не разделяет моего взгляда на пикник. Пикник, по мнению мой жены Люси, серьезное мероприятие и к нему надо готовиться заранее, а не так, как мы, «с бухты-барахты».

На этой почве мы поспорили и даже немножко поругались. Чтобы не вступать на путь большого конфликта, я сделал вид, что собираюсь прогуляться по берегу. Я позвал Вилли с собой. И мы с собакой пошли. Я сразу решил, что Люся успокоится, когда мы пройдем расстояние до ближайшего мыска, где река делает поворот, и вернемся обратно. По моим прикидкам нам было достаточно 30—40 минут.

За мысом я и Вилли увидели перевернувшуюся машину. В машине находилась молодая женщина, как потом оказалась прима местного музыкального театра Засухина, а чуть поодаль, метрах в трех-пяти лежал молодой человек, как оказалось, художник Спицын. Последний, как мне показалось, был без сознания. Выше этого места, метрах в пяти, проходит дорога. Склон небольшой, но достаточный, чтобы при небрежном вождении не справиться с управлением, скатиться вниз или вылететь с дороги на береговую линию.

Я побежал к дороге и стал останавливать проходящие машины. Приличных водителей оказалось много и вместе мы организовали первую помощь молодому человеку и попытались освободить из покореженного авто девушку. На наше счастье одним из помощников оказался врач. Он быстро установил, что девушке уже не поможешь, тем более что вытащить ее самостоятельно из покореженной машины мы не смогли. Он стал приводить в сознание молодого человека, а я побежал вызывать полицию и спасателей – через дорогу был магазин и телефонная кабинка.

Когда я вернулся, то увидел, что у перевернутой машины на коленях стоит молодой человек и плачет. Я сделал вывод, что он родился в рубашке, а синяки и ссадины быстро заживут.

К этому времени к месту трагедии пришла моя жена Люся, обеспокоенная моим долгим отсутствием. Увидя все происшедшее, Люся заплакала и стала обнимать и целовать меня и гладить Вилли, чем вызвала, как мне показалось, добрую улыбку у врача.

Потом приехала полиция и спасатели, оцепили место происшествия и стали выполнять свою работу. Меня попросили написать все, что я видел по существу. Я и Люся выполнили просьбу Льва Михайловича, который представился следователем. Больше по данному вопросу мне добавить нечего».