Станис Фаб - История об офортах

Майков мечтательно посмотрел в окно. Если закончить дело к осени, можно слетать на юг, поразвлечься и поправить нервишки у моря. С этими творцами так сложно и нервительно!

…Интересные и необьяснимые вещи с точки зрения здравого смысла происходят порой. Два острова. Между ними тысячи километров, моря и океаны. Но в один и тот же момент на обоих изобретается одно и тоже полезное приспособление для охоты, для облегчения жизни, так сказать. Пусть это будет лук и стрелы. Как? Почему такое происходит и где искать объяснение?!

Это к тому, что в тот же самый миг, когда Майков мечтами уже унесся на трибуну судебного зала заседаний и громит интеллектуальных преступников, на другом конце города Лесовска Селина раскладывает свои карточки. И у нее все пока получается ладно. И ей не нравится возникшая тишина. Тишина всем во вред. А ну как Майков заподозрит расставленные ловушки, начнет нервничать, совершать не просчитанные ходы и тем самым заставит и ее приоткрывать карты.

Нужно срочно что-то предпринимать. Пусть Майков уверует в прочность своей пирамиды, пусть спит спокойно и ни о чем не беспокоится.

Она набрала телефон Чижевского.

– Привет, Вигдор, это я.

– Рад слышать, надеюсь, мы больше ничего не совершили.

– Пока нет, слава богу. Послушай, Вигдор, нужно чуть-чуть, маленько-маленько шумнуть насчет Спицына. Что-то написать в прессе, к примеру.

– Это ты мне предлагаешь сделать?!

– Знаешь, Чижевский, это ведь ты книгу написал и спицынские офорты без разрешения использовал?

– Извини, погорячился. Книгу я, а использовал офорты, уточним для точности, Савелий с полного, но не закрепленного на бумаге согласия Спицына. Что ты имеешь в виду под идеей «пошуметь»?

– Понимаешь, мне не нравится эта тишина за несколько дней до судебного. Думаю, и Майков тоже в некотором нервном напряжении. Тишина означает, что каждая из сторон думает, что против нее что-то замышляется.

– Есть идеи?

– Всего лишь одна.

– Не густо.

– Да куда мне.

– Ладно, самоедка, выкладывай.

– А скажи мне, Спицын художник-то хороший?

– Кто бы сомневался. Лучше его Лесовск в графике никто не запечатлел.

– Ну вот и отлично. Пусть бы твоя дрожайшая Марианна как искусствовед напомнила читателям, к примеру лесовской вечерки, о его непреходящем вкладе в сохранение старого города, напомнила о творческом пути. И фото, фото обязательно. И картинок, картинок тоже. Не мелочитесь, договорись с редакцией, как это у вас принято, про себя любимых места не жалеть. О, вспомнила, ты ведь любишь повторять: «Мой жанр – полоса в газете».

– Вау, да ты сильно продвинулась в литературных жанрах. Хорошо, я попробую поговорить с Марианной.

– Вигдор!

– Хорошо. Я буду убедителен.

– Вигдор!

– Да ладно тебе, я поговорю-уговорю Марианну сделать такой очерк. Он и в самом деле хороший график.

– И пожалуйста, времени очень мало. Понимаю, что с людьми искусства так не поступают, но правда. Очень важно и полезно для дела. Да и Спицын порадуется. Хороший материал накануне зарубежного вернисажа. Все складывается!

– Объясни, к чему это все?

– Майкова спугнуть нельзя. Он увидит газету, решит, что раз Спицына хвалят и вспоминают, все идет по его сценарию – общественный тонус по отношению к его подзащитному высокий и соответственно мнение на его стороне. А хорошему графику Спицыну от хорошей профессиональной статьи тоже будет хорошо.

– Эх, почему Майков про меня ничего никому не заказывает. Я тоже ранимый творец.

– Он тебя заказал, заодно и Кокорева и на закуску «Светлые просторы»! Так что вся троица ранимая может быть ранена, нет тяжело ранена, ровно на сто тысяч евро. Ступайте, «писхатель», поработайте с искусствоведом Художественного музея.

…Марианна, не посвященная во все тонкости будущих нетворческих баталий, просьбе Вигдора удивилась, но как отказать любимому человеку.

– А знаешь, мне даже интересно попробовать. О современниках я писала мало, о графиках почти ничего. Но почему все так срочно? У него что юбилей?

– Да, вроде того. И потом, ты же сама говорила, все вокруг стали интересоваться его творчеством. «Советикус» и старина нынче в моде, а кто, как не он, запечатлел старый Лесовск. Очень прошу тебя, сделай все объективно.

– Да не волнуйся ты так, Вигдор. Спицын хороший художник, материал благодатный. Целую, уже пошла работать.

…Майков придумал, как подстегнуть интерес к Спицыну. Действовать он решил через Федя и сразу же позвонил ему.

– Привет, Федяй!

– Федор, с первых дней рождения.

– Ой, боже мой, что случилось, твоя великость растет без остановки. Не споткнись, больно будет.

– Не беспокойся, я внимательно смотрю под ноги.

– Ты что, на каждое мое слово теперь десять нести начнешь? Как однако все быстро забывается. Или тебе пообещали денег с небес подбросить? А, Федяй?

– Не Федяй, а Федор!

– Да черт с тобой, пусть будет Федор. Завелся, словно последнюю пятихатку потерял. Значит, так, слушай внимательно. Делаем пиар ход, слыхал про такое?

– Не глупее некоторых.

– Охо-хо. Видишь, чего ты знаешь, а я так, по верхам. В общем, Федор, надо па-па предложить совершить хороший и правильный для нашей ситуации пиар-ход. Предположим, на набережной в самом центре Лесовска не позднее чем послезавтра он покажет горожанам с десяток-другой своих чудесных работ о городе. Это будет так в духе времени: художник и народ. А мы прессу попросим приехать, типа перед поездкой в Дрезден хотим показать лесовцам старый город. Как тебе?

– Мне нравится. Нет, серьезно, я от тебя не ожидал такого хорошего предложения. Думаю, отец возражать не станет. Конечно, улица, свет не тот, но пообщаться с людьми – отличная идея. Он давно не выставлялся. Майков, ты молодец! Можешь ведь, когда захочешь, не только гадости говорить. Пойдут с па-па общаться.

Майков редко просыпался ночью – малообъяснимая загадка, учитывая все перипетии его жизни. А ведь говорят, что люди с не очень чистой совестью плохо спят. Если бы Майкова оценивали с точки зрения хорошего сна, то он был бы лучше всех. Он мог делать это стоя, сидя, в самолете, автобусе. Он засыпал, только прикоснувшись к подушке, да что там, прикоснувшись, он засыпал при виде ее. Чего-чего, а сон у него был крепким и продолжительным И просыпался Майков тоже легко. Словно какой-то внутренний будильничек тихо, но настойчиво теребил его, готовя к фазе бодрствовавания.

Но сегодня что-то случилось в этой тонкой настройке. Майков глянул на хронометр: три часа 50 минут ночи. Тот, кто встает так рано, понимает – впереди пропащий день. Ничего уже точно не заладится. Серьезных дел лучше и не начинать, а постараться как-то дотянуть до вечера и скомандовать в привычное время для сна – отбой, чтобы снова войти в колею и перезагрузиться на правильный лад.