Аякко Стамм - Право на безумие

Аскольд начал писать сразу и много. Его будто прорвало, словно неудержимая стихия, годами копившая силу во внешне спокойном, безмятежном водохранилище, вдруг разметала в щепки сдерживающую её плотину и вырвалась на простор ничем не ограниченной свободы. Казалось, он даже особо не думал, только брал из сознания готовые уже мысли, крепко склеенные друг с другом, как кадры киноленты в единый, полнометражный фильм, не раз просмотренный им и изученный до тонкостей. Оставалось только изложить, записать тщательно и правдиво, ничего не присочиняя, не добавляя от себя, но и не упуская никаких, даже самых малозначительных деталей. Нури хорошо помнила, будто это было только вчера, как Богатов ежедневно, возвращаясь с работы и наспех перекусив, вдохновенно и трепетно раскрывал ноутбук и погружался в текст. Он и на работу брал компьютер, вообще всегда и везде носил его с собой и использовал каждую свободную минуту для литературы. Дома лишь дописывал, подправлял, завершал наработанное за день красивым и эффектным финалом.

А потом читал ей вслух свеженькую, только что из-под пера главу. Сначала робко, неуверенно, как бы стесняясь своих, может быть, слишком вольных и самонадеянных попыток реанимировать умершего десять лет назад писателя. Они подолгу и подробно обсуждали прочитанное, часто спорили о резанувших слух Нури моментах. Аскольд не сдавался, всегда с жаром и ревностью отстаивал, защищал свою позицию, будто незначительный изъян, неприглядное родимое пятнышко на теле собственного ребёнка. Обижался, даже сердился, но всякий раз, спустя какое-то время, Нурсина замечала необходимые исправления в тексте и радовалась, искренне гордилась мужем, его объективностью и способностью переступить через себя во имя истины. И с нетерпением каждый вечер ждала следующую главу или хоть часть главы, но непременно новую, подтверждающую движение вперёд и неуклонное возрождение её Аскольда, каким она его знала, всегда помнила и любила.

Через месяц на стол легла отпечатанная на принтере первая после десятилетнего перерыва повесть, может быть, не вполне зрелая, слегка наивная, но определённо говорящая о явлении нового яркого писателя со своим индивидуальным почерком и уникальным видением мира. В этой победе Нури без ложной скромности видела и свою немалую заслугу, свой вклад, свою победу. И это было так. Богатов никогда, даже через много лет, будучи уже известным литератором, не отрицал, но утверждал во всеуслышание, что именно Нурсина родила и выпестовала его как писателя, первая, даже единственная, поверившая в него, много раньше, чем он сам. Спустя какое-то время была написана ещё одна повесть, совершенно иная, зрелая, подчёркивающая редкий талант Аскольда, его тонкое знание человеческой души, уникальный красочный литературный язык, артистичное владение словом и вместе с тем бережное, любовное отношение к нему. Потом родился цикл рассказов, и состоялись первые публикации в литературных журналах, принесшие пусть небольшие, но первые реальные гонорары. Аскольд радовался как ребёнок, сиял и пел глазами первую весеннюю песнь жаворонка, влетев однажды в их комнату и держа в руках свеженький, ещё пахнущий типографской краской номер журнала с его рассказом. Радовалась и Нури, скакала, прыгала, кружилась по комнате, целуя журнал, каждую его страничку с буковками знакомого, родного текста. Если бы кто мог со стороны видеть этих двух людей, то наверняка бы подумал, что они оба, одновременно сошли с ума. А они просто были счастливы. И не беспричинно.

Первый, достаточно весомый литературный багаж, необходимый, чтобы позволить писателю заявить миру, что он есть, он существует, был создан. Аскольд со свойственным ему нахрапом торопил жизнь – предстояло сделать следующий серьёзный шаг по пути восхождения на литературный Олимп. И он решился на него – Богатов принялся за большой роман.

Судьбы людей складываются неодинаково. Кому-то жизнь даётся с трудом, каждый шаг, каждое начинание сталкивается с препятствиями, порой непреодолимыми, тяжкими. Человек будто зарабатывает в поте лица своё право на успех. И успех тогда не видится ему чистым успехом, но вполне заслуженным, выстраданным результатом неимоверных усилий. Часто в таких случаях человек забывает о Боге, приписывая все победы исключительно себе. Другим же почему-то приходит всё и сразу, как волна, как удача, прилетевшая на крыльях шального попутного ветра. Стоит только взяться, захотеть всем безумным, ничем не оправданным хотением, и всё получается, как по волшебству, словно по высшей воле, ведущей, направляющей, дающей по Своему человеколюбию и благости. Не стоит обольщаться эдакой «дармовщинкой», тем более не нужно завидовать такой удачливости, неоправданной везучести. Так будет не всегда. Это только аванс, задаток для восприимчивой, легко ранимой души с целью её укрепления, вооружения верою. Его предстоит ещё отрабатывать, необходимо отпахать в поте лица своего, чтобы доказать Дающему и в первую очередь самому себе, что всё не зря, что аз есмь и аз достоин.

Так случилось и с Аскольдом. После двух неимоверно плодотворных лет, когда появились первые публикации, когда имя Богатова засветилось в пока ещё узких литературных кругах, когда накопилось достаточно материала на первую книгу – сборник повестей и рассказов, когда написаны были первые главы будущего романа, рог изобилия, дающий вдохновение и страсть, и веру в себя, вдруг неожиданно закрылся. Наступил затяжной, подавляющий волю, депрессивный кризис. Это произошло так внезапно, настолько нежданно-негаданно, что Аскольд долго ещё никак не мог понять, что же всё-таки случилось. Он часами, иногда по целым дням сидел за компьютером, тупо смотрел в холодный экран монитора, напрягал извилины, носился лермонтовским Демоном по некогда живым и плодовитым просторам своей фантазии…, но не мог вымучить ни строчки.

Вдобавок ко всему он лишился работы, а литературные гонорары, и без того копеечные, также иссякли. Издатели журналов просто перестали его печатать, мотивируя тем, что есть у них и другие авторы, а формат издания вовсе не резиновый. Найти работу оказалось делом не простым. Кому нужен сорокапятилетний литератор без дипломов, без необходимого опыта по искомой профессии да ещё слишком умный и амбициозный для исполнителя среднего, а то и ниже среднего звена? Сидеть на Нюриной шее Аскольд не хотел и не мог, тем более что она, хоть и не высказывала вслух неудовольствия, но не могла скрыть своей усталости от постоянного безденежья, заношенности одежды, отсутствия элементарных женских надобностей, таких как целые колготки, свежие, не застиранные до дыр трусики и хоть какая-нибудь косметика. И всё это при наличии здорового, не старого ещё мужика в доме, который не пишет, не работает, а только всё думает да молчит. Эх, если бы хоть писал…