Аякко Стамм - Право на безумие

– Хорошая книга, Аскольд Алексеевич, право, хорошая, – вышел из паузы Порфирий Петрович и захлопнул том. – Искренне поздравляю! Стесняюсь спросить,… а не будет ли у вас лишнего экземплярчика,…раз уж такая оказия вышла? Никогда, знаете ли, с живым писателем встречаться не приходилось.

– Да пожалуйста, – ещё больше смутился Богатов, вообще не понимая, что происходит. – Я с удовольствием… Там в шкафу ещё есть экземпляры,… возьмите…

– И автограф,… если вас не затруднит, – Петрович уже достал из внутреннего кармана кителя шариковую ручку, снял с полки книгу и, раскрыв обложку, преподнёс Аскольду чистой белой страницей для подписи. – Будьте настолько любезны, Аскольд Алексеевич… Порфирий Петрович меня зовут,… как у Достоевского… Помните? И жена будет очень рада,… так рада,… уж так рада…

Аскольд взял ручку и склонился над книгой. Ему не раз приходилось подписывать издания, и всегда это получалось легко, свободно, от души. Но теперь он никак не мог сообразить, что же такое написать этому странному почитателю. Слова тяжёлые как гири бились о черепную коробку изнутри, доставляя лишь боль и ни в какую не желая вырисовываться на бумагу. Непослушной трясущейся рукой он вывел только: «Порфирию Петровичу и его супруге от автора…» , и замер в напряжении.

– А ваша супруга когда придёт? Где она сейчас? – нежно пропел над самым ухом Богатова следователь.

Эти вопросы не сразу дошли до сознания Аскольда, а когда подползли, просочились в подкорку скользкими ужиками, тут же выбили из рук перо, а из головы все остальные мысли.

– Не знаю… – проговорил он отрешённо. – Уж и не знаю, где и когда,… может быть,… и не придёт вовсе… никогда…

– А что ж так? – продолжал напевать следователь. – Неужто совсем ничего не помните? Вон, сколько водочки откушали,… и всё без закуски, небось… Нельзя так, Аскольд Алексеевич,… поберечь себя нужно,… для читателей ваших,… для литературы…

– Помню… Всё я помню… – Богатов говорил как в бреду, будто под гипнозом, уставившись немигающим взором в несуществующую точку.

– Да неужто помните? И это после поллитровочки беленькой в одно горло? Да ещё без закусочки… Ни в жизнь не поверю…

– Помню.

Аскольд, не отводя взгляда от невидимой точки, отложил книгу в сторону,… аккурат в руки Профирию Петровичу. Тот закрыл и сунул её подмышку, убрал ручку на место, во внутренний карман кителя и медленно, стараясь не издавать посторонних звуков, присел на край кровати рядом с Богатовым. Помощник включил диктофон.

– Помню… – продолжил Аскольд. – Мы вчера собрались в театр. Мы давно ждали этого дня,… и вот он настал. Нюра по этому случаю надела всё новое – вечернее платье, туфли, жемчужное колье с серёжками,… всё это ей очень шло… А перед самым спектаклем мы сильно повздорили… Вернее это началось раньше, ещё по дороге в театр,… всё копилось, копилось,… а перед самым спектаклем взорвалось. Мы громко ругались,… очень громко,… Нюра кричала,… я тоже кричал. Люди вокруг смотрели на нас как на сумасшедших, даже охранник пытался разнимать нас… Это было ужасно… Ужасно… Никогда себе этого не прощу.

Аскольд замолчал.

– Ну, театр это всё хорошо… Театр это прекрасно… – забеспокоился Порфирий Петрович. – А дальше-то что было?

Богатов как-то вдруг расслабился, его напряжение спало, невидимая точка лопнула и растворилась в пространстве. Он взял со столика стакан с водой, выпил залпом, достал из пачки сигарету и определил её в рот. Никто ему не мешал, не останавливал… и не торопил.

– А дальше ничего, – подвёл он черту и закурил.

– Как ничего? Неужто так-таки ничего? – Петрович привстал было от нетерпения, но взяв себя в руки, сел опять. – Не может быть «ничего»,… да и что такое «ничего»? Жизнь продолжается, что-то происходит… Что?

– Ничего особенного… – Аскольд затянулся глубоко и выпустил в воздух густое облако дыма. – Нюра убежала… и всё.

– Нюра? Вы, Аскольд Алексеевич, сказали Нюра? – Порфирий Петрович экстренно искал пути и зацепки, чтобы разговорить Богатова, не дать ему замолчать. – Это супругу вашу так… зовут?

– Да, так… – ответил Аскольд, не задумываясь. – Нурсина… Нури… А я называл её просто Нюра.

– Называли? – ухватился Петрович за нечаянное слово. – Почему называли? С ней что-то случилось потом? Что с ней случилось?

– Я не знаю… – не замечая подвоха, отвечал Аскольд. – Больше я её не видел. Я сел в машину и поехал домой.

– А вот ваши соседи утверждают, что вы приехали домой только в районе двух часов ночи, – вмешался в разговор помощник следователя.

– Это уже второй раз, – спокойно уточнил Богатов. – Разве усидишь дома, когда твоя жена неизвестно где, без денег, без телефона? Когда пыл выветрился, раздражение улеглось, я поехал её искать.

– Ну и как? – в унисон почти вскричали следователь и его помощник.

– Не нашёл. Пять часов колесил по Москве – никаких следов. Как сквозь землю провалилась. Извёлся весь… не знаю, что и думать. Приехал домой… надеялся, что Нюра вернулась… Зря надеялся… Нет её… и не могло быть – ключи-то она не брала с собой… думали, вместе… Вот и напился от бессилия… А потом вы пришли…

Аскольд снова замолчал. Он опустил голову и обхватил её руками. Было жаль этого сильного мужчину, как бывает жаль беспомощного медведя, попавшего в капкан. Но Порфирий Петрович, как уже было сказано, не знал жалости к тем, кто попал в поле зрения прокуратуры. Тем более, если они ни в какую не желают давать признательные показания. Он поднялся с кровати и мерил теперь комнату мелкими суетливыми шагами, экстренно выискивая способ надёжно прижать Богатова к стене.

– Послушайте, может быть, вы что-то знаете? – заиграла вдруг у Аскольда надежда. – Я подумал, что вы… Ведь не зря же вы пришли ко мне? Ведь вы же знаете что-то? Ведь знаете?

– Знаем… – жёстко, как отрезал, произнёс следователь, наклонившись лицом к лицу к Богатову и глядя ему глаза в глаза. – Мы всё знаем… И хотели бы, чтобы и вы знали, что мы всё знаем. У вас, Аскольд Алексеевич, есть ещё шанс облегчить вашу участь, признавшись во всём. Ну что, будем признаваться?

– В чём? – Богатов никак не хотел понимать смысла только что услышанных слов. – В чём я должен признаться? Я вам уже всё рассказал… В чём вы подозреваете меня?

– Богатов Аскольд Алексеевич, – официальным тоном произнёс Порфирий Петрович, выкладывая на столик перед опешившим от неожиданного поворота мужчиной фотографии с места утреннего происшествия в Серебряном Бору. – Вы узнаёте эту женщину?

Аскольд трясущимися руками взял их и поднёс к глазам.

– Боже мой… Нюра… бедная моя Нюра… что они с тобой сделали?… за что?… – слёзы брызнули из глаз мужчины, как у маленького ребёнка, не ведающего иного способа помочь своему горю. – Это я во всём виноват… Прости меня, Нюра… Я один во всём виноват…