Мила Иванцова - Сердечная терапия

– Нечего тут пропагандировать! Мы поженились, когда тебе было двадцать четыре, и вот – вырастила тебе сына, еще успел его успехам порадоваться, а может, и внуков увидим. И, кстати, ты при хорошей жене имел возможность не отвлекаться от своей науки, карьеры и тэ дэ. Только теперь этого не ценишь, все будто само собой произошло, – нервно завела старую песню Антонина, а мужчины обменялись взглядами и застучали приборами по тарелкам.

– Тоня, напрасно ты… Я всегда говорил, если бы не ты… Разве я не ценю… Но согласись, о других жены тоже заботятся, а толку ноль, видно, и тебе не последний дурак достался, – улыбнулся он, попытавшись перевести все в шутку.

– Точно, мам, ну чего ты заводишься, да еще в новогоднюю ночь? – поддержал отца Вадим, вдруг осознав, что эта картина – просто бледная копия того, что могло бы вырасти из его отношений с Анжелой, потому что она стала его грызть чуть ли не с первых дней их совместной жизни.

Антонина молча проглотила эти реплики, велела мужу налить еще шампанского и быстро осушила свой бокал, не дожидаясь тоста. Сын с отцом опять переглянулись, вздохнули и тоже выпили.

Но через несколько минут Антонина снова завелась:

– И чем тебе Анжела не угодила?! Красивая, как из журнала, умная баба, что не так? Больно гордый? Вот бы поженились, ты бы и дальше свое делал, а она бы направляла, она знает, куда надо семью вести. Детей бы завели, был бы солидным человеком: у женатого мужчины другой статус, между прочим, он по чужим постелям не шляется, хотя…

– Тоня, ну зачем ты сама себя накручиваешь? Неужели мы так часто собираемся, чтобы в праздник устраивать здесь сыну трепку, как когда-то на партийных собраниях? Не сложилось с Анжелой, ну так это ему решать, а не тебе…

– Конечно, не мне, но я хотела бы знать, потому что как мать имею право! – Антонина ударила ладонью по столу. – Имею право хотя бы знать, что происходит в жизни моего сына. Если уж муж живет своей жизнью, и я никому не нужна… Может, хоть внуки радовали бы. Ну ничего, раз так, я себе найду занятие… Неблагодарные вы оба!

– Мама, знаешь, я хотел вам кое-что рассказать, но уже вижу, что ни к чему это сегодня. Знаете, я, пожалуй, пойду. – Вадим поднялся и вытер салфеткой губы. – С Новым годом! Годы идут, а ничего не меняется. Вы здесь заплесневели в своей жизни без особых проблем. Все у вас есть, а жизни нет. Если бы вы представляли, что у меня в больнице происходит каждый день, что другие люди преодолевают, чтобы выжить физически и материально… А вы на черт-те что силы переводите. Чего вам не хватает, блин?! А про Анжелу – знаешь, мам… Я все равно не смог бы жить с человеком, который меня не то что не понимает, но и не пытается понять. Прости.

Игорь Соломатин замер, глядя на сына, обычно вежливого и послушного, которого вдруг прорвало на такой монолог. Взрослым сын стал… И сказал то важное, что он за всю жизнь не смог не то что сказать жене, но в чем даже не решился себе честно признаться. Так и прожил жизнь с единственной своей любовью, которая даже не пыталась никогда его понять.

Игорь посмотрел на Антонину. Вряд ли она сейчас готова была к диалогу. Конечно, глупо получилось, зачем он затеял эту историю с Соней? Не сработал его план «ренессанса чувств». Пожалуй, и не было их никогда. Рассказать все честно, когда сын уйдет, или уж молчать? Или написать ей все в письме… А она ответит: «Ну, тогда и не обижайся, что у тебя рога выросли!» И что дальше? Он и сам не знал, чего хотел теперь от Антонины, от их отношений, казалось, только какой-нибудь форс-мажор мог разомкнуть этот круг.

Жена, не глядя на сына, уже вышедшего из-за стола, и на мужа, который сидел, словно онемевший, потянулась к бутылке с коньяком, плеснула его себе в бокал из-под шампанского, одним глотком выпила, встала и молча пошла в спальню. В дверях оглянулась:

– С Новым годом! Хотела как лучше, а получилось как всегда. Меня бы кто попытался тут понять. Но на хрена вам, если есть и получше!

Она театрально хлопнула дверью, а Вадим встревоженно посмотрел на отца:

– Пап, что у вас тут происходит?

Пожалуй, этот вопрос должен был означать «У тебя что – кто-то есть?», но сын не решился так его сформулировать.

– Ничего. Глупая история. Ничего такого. Ты же знаешь, чем для меня всегда была Тоня. Ничего такого, о чем ты подумал. Боюсь, что и мужчины бывают получше, – вздохнул он. – А ты делай, как тебе сердце подсказывает. Не гони лошадей.

– Дурдом! – Вадим пожал плечами. – Ну, ты того… держись. А я пойду, извини. Хоть немного посплю, а то и правда устал. В последние дни оперируем, как в прифронтовом госпитале.

– Иди. Отдохни. Я тобой горжусь, – улыбнулся отец и сжал плечо сына.

Вадим сел в машину и достал мобильный. Был час ночи, и ему очень хотелось услышать голос Шурочки, но звонить он не решился, хотя новогодняя ночь и допускает нарушать правила этикета. Они говорили за час до полуночи – «девушки» праздновали дома, с родителями Александры, тихо, скромно, старомодно. Собственно, и его домашнее празднование тоже было без экстрима, если не считать таковым очередной скандал, устроенный матерью. Прошлый Новый год родители встречали в Египте, а они с Анжелой заказывали столики в ресторане, праздновали с ее друзьями, всем было сытно и весело, но у Вадима за два дня перед этим умер маленький пациент, и веселье казалось ему каким-то искусственным. К сожалению, не всегда усилия хирургов венчает успех. Может, еще и поэтому мчался он недавно ночью на ту повторную операцию и дорогой просил силы небесные, чтобы этот малыш выжил…

Неподалеку, освещая двор, стали взрываться петарды. Вадим вздрогнул. Послышался смех и веселые возгласы – первые компании оставляли праздничные столы и выходили веселиться на заснеженную улицу. Вадим завел двигатель, достал мобильный и написал Шурочке SMS’ку: «Жаль, что мы сейчас не вместе. Буду ждать. О». Это «О» он придумал несколько дней назад, когда хотел написать ей «обнимаю» и вдруг осознал, что можно это нарисовать, – буква «О» показалась ему символом объятий, коротким и понятным. И он заканчивал ею все SMS’ки к Шурочке. Она не переспрашивала. Догадалась? Или решила оставить тайну тайной?

Вдруг в окно постучали. Возле машины стояла девочка лет тринадцати и что-то показывала руками. Он опустил стекло. Девочка протянула ему два елочных украшения – небольшие блестящие шарики:

– Это вам на два счастья!

– То есть? – удивился Вадим.

– Ну, можете один оставить себе, один кому-то подарить. На счастье, – улыбнулась девочка, а за ее спиной, ближе к подъезду, раздался смех.

– А я тебе что взамен? – растерялся Вадим.

– А ничего не надо! Или как хотите, – пожала плечами девочка и заглянула внутрь машины, а позади нее опять кто-то захихикал.