Мила Иванцова - Сердечная терапия

Вдруг сценарий встречи выходит из-под контроля – белая дверь кладовки стремительно распахивается, едва не сбивая с ног посетительницу, и в кабинет буквально врывается миловидная, но взволнованная женщина лет тридцати в расстегнутом белом халате. Она даже не извиняется за то, что толкнула дверью Антонину, на мгновение замирает, гневно, но с интересом разглядывая ее, потом бросает взгляд на Яну, которая сидит спиной к окну, укутав плечи шарфом, но от неожиданности тоже подхватывается.

Первой приходит в себя Антонина.

– Что это за белое привидение живет у вас в чулане, Яна?! – обращается она к хозяйке кабинета. – И чего бы я так таращилась? – спрашивает она у нового действующего лица.

– Да вот смотрю, кому это жизнь не мила, хоть удавись, кому это хуже всех?! – отвечает молодая женщина, вызывающе вскинув голову, и делает энергичный жест рукой, словно изображая перед собой большой вопросительный знак.

Антонина вскипает – эта сумасшедшая слышала их разговор, точнее, ее монолог! Вот так сходила выговориться наедине с психологом! Она снова смотрит на Яну, но уже с укором – ничего себе кабинетик психотерапии! А как же тайна исповеди? Яна растерянно молчит, подсознательно или сознательно отпуская ситуацию.

– Ты не очень-то себе позволяй, у меня сын твоего возраста! Должна бы уже знать, что подслушивать неприлично, ты не наивный ребенок!

– Конечно, не наивный. И не ребенок! Я здесь работаю в вечернюю смену. После того, как отстою день на рынке и натаскаюсь ящиков с овощами и фруктами в любую погоду. А вечером мою здесь лестницы и коридоры и помогаю дежурной воспитательнице укладывать детей круглосуточной группы. А потом – с разрешения директора – и сама ложусь спать на одной из свободных детских кроваток, чтобы утром снова идти на работу. Переодеваюсь в этой каморке, где – тоже с разрешения директора – я храню свои вещи и вещи моей дочери, которая учится в школе-интернате.

Антонина и Яна смотрят на женщину, словно парализованные.

– Ну-ну! Мать-одиночка, неспособная позаботиться о собственном ребенке, будет меня учить жизни! Это ваша коллега, Яна? Ассистент? И я должна это выслушивать?! – бурно реагирует Антонина.

– Нет, вы не кривите губы, дамочка, ребенок не в интернате, где начинают свой сомнительный путь обездоленные дети сомнительных родителей, а в республиканской балетной школе-интернате, такая одна в столице, и принимают туда особо одаренных детей.

Выражение лица Антонины из презрительно-недовольного становится скептически-небезразличным, а «гостья» продолжает:

– Мы переехали с мужем и Стасей в Киев, чтобы отдать дочку в балетную школу, это было ее мечтой, но тут напоролись на авантюрную строительную компанию. Вложили все деньги, вырученные за нашу квартиру, в однокомнатную в новостройке, которая теперь так и останется на уровне котлована. Мы думали дождаться сдачи дома, пережить год-два в арендованной квартире – не ленивые, денег бы заработали, в столице с голоду не умрешь, только не ленись! Но эта история со строительной компанией совершенно подкосила мужа. Он начал лечить депрессию водкой, но не закончил – однажды вечером попал под колеса маршрутки…

Женщина стояла, сунув руки в карманы белого халата, и говорила уже не гневно, а на удивление спокойно, издалека глядя в ночное окно.

Антонина, услышав ее последние слова, прижала ладонь ко рту и замерла, а Яна плотнее укуталась в шарф и оперлась плечом о стену.

– Оставшись без мужа, без крыши над головой, с ребенком, которого только устроили в балетную школу, я имела все шансы заныть, спиться, просто сломаться. Жить негде, возвращаться некуда, муж нашел для себя легкий выход, прости его, Господи… Кому мы нужны? Пожалуй, только ответственность за дочку, которая и так настрадалась в начале своей жизни, удержала меня. И вместо того, чтобы жаловаться на жизнь и биться головой об стенку, я поклялась выжить, выстоять, доказать, что я могу и помочь ребенку, и не разувериться, а идти вперед по пути, который мы когда-то выбрали на семейном совете.

Женщина замолчала, еще мгновение смотрела в окно, потом взглянула на Яну и Антонину, на ее лице промелькнуло выражение растерянности и удивления, что она действительно все это рассказала о себе совершенно незнакомым женщинам, да еще вроде бы ставила себя в пример. Она вдруг смутилась и горько улыбнулась:

– Вы не обижайтесь, пожалуйста. И не думайте, что я себя нахваливаю. Простите, что так ворвалась. Я зашла тихонько из коридора переодеться, там еще одна дверь. Обычно в это время здесь уже никого нет, но я услышала ваш рассказ, слишком уж вы громко жаловались на жизнь. Но, как говорила моя бабушка, не видели вы жареного волка! Даже я думаю, что нам с дочкой не хуже всех, по крайней мере, мы при здоровье, а разве мало людей лежат в больницах без надежды выжить? То-то… Конечно, и вам не позавидуешь, можно посочувствовать, но, как говорится, кому суп жидок, а кому жемчуг мелок, уж простите… Пойду я, мне еще работать и работать. Простите. Вырвалось. Собственно, у меня тоже здесь друзей нет, не с кем… да то такое. – Женщина махнула рукой и пошла к выходу.

– Да хоть скажите, как вас зовут? – удивленная скоротечностью событий, спросила Антонина.

– Александра. Простите еще раз! – отозвалась молодая женщина. – А у вас здесь очень красивые изделия, было бы время, ходила бы с радостью в ваш кружок, я тоже кое-что умею, – улыбнулась она Яне. – Я хорошо шью, делала костюмы дочери для выступлений, себе одежду шила, с бисером экспериментирую, может, еще бы чему-то научилась.

– Заходите, буду рада. Просто так заходите, на чай, – ответила, улыбаясь, Яна, а Антонина молча проводила неожиданную гостью взглядом.

Александра договорилась с напарницей о выходном в воскресенье, хотя обычно приходилось в этот день работать. Но если по-человечески, всегда можно найти компромисс – она тоже прикрывает чужие тылы, когда надо. И какой прекрасный получился день – они со Стасей поехали в зоопарк, девочка была просто счастлива, щебетала весь день, рассказывая о своих занятиях, о подготовке к новогоднему концерту. Затем на метро отправились на Крещатик, гуляли, любуясь огнями и домами, будто сказочными в ранних сумерках. Вдруг налетела туча и замелькали над головами первые снежинки – реальность приобрела привкус чуда. Стася кружилась с поднятыми руками, ловила на ладони первые снежинки, а мама смотрела на нее и едва сдерживала слезы – какая же она легкая, хрупкая, словно эльф, и незащищенная, как бабочка в большом городе.

Они полюбовались вечерней площадью Независимости, которую теперь все называют Майданом, а потом зашли в Макдоналдс погреться, чего-то съесть и попить горячего. Выбрали столик в укромном уголке, славно посидели, поели, поговорили, вспомнили былое, помечтали о будущем… Внимание Александры время от времени привлекала пара, сидевшая неподалеку и выяснявшая отношения. Молодой мужчина в клетчатом шарфе больше молчал, а эффектная и самоуверенная девушка резким высоким голосом что-то ему выговаривала, упрекала, не очень заботясь о том, что вокруг люди. Александре подумалось: ну почему бы им не радоваться встрече, возможности пообщаться, хорошему зимнему вечеру, и зачем бороться за первенство? Ведь именно такое воинственное впечатление производила девушка, которая, казалось, выдвинула своему визави внушительный список его несоответствий ее идеалам. Но это были чужие дела.