Аркадий Макаров - Догони свое время

– Аа, бля!.. – только и успел сказать сохатый муж, выронив на пол брелок с маникюрными ножницами и пилкой для ногтей.

Молодцы в одно мгновение заломили ему «ласты» и кинули в зарешеченную мышеловку на колёсах.

Дежурный майор милиции Собакин, бывший капитан, тот, который из-за алкогольного психоза богатенького «Буратино» мои действия оценил, как «ложный вызов» в отсутствии состава преступления, теперь за свидетеля дал на подпись протокол задержания подозреваемого в попытке преднамеренного убийства.

Протокол я, конечно, подписал, хотя маникюрные ножницы никак не вязались с холодным оружием.

Потом подписал я и другую бумагу, стоившую мне квартальной премии в два оклада. Халатное отношение к своим обязанностям на вверенном объекте было налицо. Здесь майор оказался справедливее.

А Лолу я больше не увидел. Говорили, что после того случая с маникюрным набором её кандидатуру пресс-секретаря в администрации области не утвердили, но это нисколько не подмочило её репутации. После скорого развода с хулиганом-мужем она вышла замуж за недавно овдовевшего Лёню Бронштейна, банкира того крошечного банка, в котором я так неудачно служил охранником. Банк крошечный, а доходы большие…

Особнячок на Кипре пришёлся молодой паре Бронштейнов по вкусу, и они теперь живут на два дома – он здесь, возле денег, она там, возле моря, в солнечном «Зурбагане». Хорошо живут. Дружно.

Говорят, теперь Лола, по соглашению с местной островной телекомпанией, снимает сериал «Утренний дозор» про русскую глубинку, где свирепствует вепрь-оборотень – бывший полковник КГБ, потрошитель из загробного мира, любитель вспарывать животы беременным женщинам и детям-сиротам.

По сюжету вечный странник Агасфер животворным копьём Лонгина убивает зловещего вепря и освобождает русскую деревню от беспробудного пьянства, снохачества, греховного свала, национального экстремизма, а также от поноса и золотухи.

Оператором съёмок, по слухам, пригласили Шурика. Молодой, и образование подходящее, киношное…

Хороший сериал должен получиться. Слёзный. И денежный. Если слухи не врут.

Пришёл смурной на смену, с тяжёлой головой. Всё что-то не ладится. То ли сон не в руку, то ли деньги…

Лето в самом разгаре. На студии душно. За ночь стены красного калёного кирпича ещё не остыли, а солнце, взбираясь в горку, уже дышит горячо и часто, как гружёная лошадь огненной масти. Смрад от растопленного асфальта. Мельканье бесконечных, сверкающих на солнце лакированным верхом машин царапает зрачки, раздражает, как чесоточный клещ.

Теперь у меня на службе перемены. Теперь у меня уже не работа, а служба. Теперь я никакой не сторож, а стрелок ВОХРА.

Поганое название должности! Так и мерещатся лагеря, а вокруг тайга густая…

Выдали под роспись новенькое форменное обмундирование, пятнистое, сразу и не отличишь, кто ты: боец ОМОНа или просто человек без определённой профессии, вынужденный подрабатывать на хлеб таким вот способом?

Ну, ничего, у Бога все равны…

На форменную одежду у меня стойкая аллергия ещё со службы в Советской Армии. Не принимает душа единообразия!

Стою в дверях эдакой зелёной вороной – в такую жару на фоне фасонисто-маечно-шортного окружения говорливых субтильных сотрудников телекомпании, так и норовящих покровительственно похлопать по плечу: мол, ничего, мужик, потей, хорошо, что не в тулуп обрядили!

В ответ отшучиваюсь, показываю красное удостоверение сотрудника МВД: ничего, смейтесь, смейтесь, но только до первой пьянки! Повяжу, как миленьких! Право имею!

Показываю табельное оружие – многозарядную газовую «пукалку» системы «УДАР», за которую при каждом дежурстве, пересчитав патроны, расписываюсь в особом журнале.

Теперь я вроде как стрелец, а стрельцу надо из чего-то стрелять, а иначе какой он стрелец? Так, пугало огородное! Вот и выдали спецустройство с громким названием.

Это оружие действительно может «вырубить» нервно-паралитической струёй быка на долгое время, но на нашей службе бесполезное: им нельзя пользоваться в закрытом помещении, отключишь и себя и весь служебный персонал вместе с тем «быком». А на улицу выходить и глушить террориста нельзя. Инструкция. Так что остаётся – собственная голова да тяжёлый электрический фонарик в красном пластиковом футляре. Жаль, что футляр не металлический!..

Стою, размышляю о смысле жизни как таковой, в очевидной бессмысленности окружающего. Неисповедимы пути Господни!

Но, чем больше роешься в душе, тем глубже яма.

На теперешней работе как-то сразу забылось, кем я был и что стоил в прошлой жизни.

Забылась масса прочитанных книг. Забылось членство в Союзе писателей. Забылись изданные мной более десятка книг поэзии и прозы. Забылись толстые журналы, где я печатался. Забылись литературные премии и читательские конференции.

Гонорары даже в солидных журналах платить перестали. Знакомый издатель предложил написать карманный роман, где на одной странице убийство, а на другой – изнасилование в особо изощрённой форме. Обещал хорошо заплатить. Попробовал – на трезвую голову не могу, а пить – себе дороже…

Забылись два моих института, забылись рабочие навыки монтажника, забылась инженерная практика мастера, прораба, начальника участка.

Вроде никогда ничего и не было.

В одночасье рухнула промышленность, а с ней вместе и уважение к труду. На поверхность всплыло всё, что обычно всплывает в сельской проруби.

За копейки на ухватистого «дядю» работать не захотелось. Если уж получать такое «жалованье», то и отдача должна быть соразмерна, вот я и пристроился на сторожевую службу, вроде на работе, а ничего не делаешь…

Одним словом: «Ах вы, мои ночи! Ноченьки мои! Где же мои очерки? Где же соловьи?»

Соловьи – в смысле вдохновения и поэтического настроя.

Жизнь как-то сразу оглупела. Газеты превратились в жвачку, которая вызывает изжогу. Книги и всё что в них написано – не более чем пошлые анекдоты с бородой. Телевиденье стало замочной скважиной в общественный туалет. И всё это подаётся серьёзно, с большим апломбом, словно они – руководители, редактора и издатели – открывают новый закон сохранения энергии, который позволяет построить вечный двигатель и облагодетельствовать человечество. Культура перестала отвечать своему определению, и подвизается теперь в качестве дешёвой развлекаловки для полной дебилизации населения: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй…»

В этот не самый удачный день и пришёл на телестудию меня проведать Гена Грезнев, студент Литературного Института им. Горького, когда-то престижного, которым гордилось не одно поколение его выпускников, составивших честь России.