Владимир Казаков - Роман Флобера

Что-то я опять ностальгировать стал. Надоело. Хотя, конечно, тяжко моему поколению полжизни прожить при одной власти, а потом хрясь – ветер перемен. Готовили-то нас с детства к совершенно другой жизни. От капитализма более-менее выиграли те, кто младше нас. Им, совсем зеленым, было проще встроиться в новую систему. Да старперы из красных директоров и парткомсомольского актива, которые сидели на бабле в виде недвижимости, производства и ресурсов. Да дело даже не в переменах, черт с ними, организм к чему угодно может приспособиться, главное в том, что мне крайне удивительно ощущать себя не молодежью! Особенно по сравнению, ну, к примеру, с Вероникой. Здоровая сисястая девка, и разговариваю с ней, считай, на равных, а, сейчас прикину, ну, примерно в два с половиной раза она младше меня.

Наверное, легче переносить возрастные изменения, когда есть собственные дети. Что-то я совсем сопли зажевал. Наверное, от щемящего чувства грядущего получения нежданного наследства.

Между тем машина уже дотарахтела до Нового Иерусалима. Конечно, здесь все изменилось. Последний раз я здесь карапузил классе в пятом. Мы со школьным пионерским отрядом имени Николая Гастелло ездили сюда на экскурсию. Наверное, это были зимние каникулы. Потому как помню дикий холод, снег по яйца и вот еще что – груды сваленных в кучу пушек. Старинные, огромные, примерно века XVII–XVIII. Совершенно бесхозные, они лежали снаружи монастырской стены. Помню детское изумление от запросто валяющегося на снегу сокровища. А настоящие старинные пушки для маленького мальчика – это сокровище, без сомнения.

Фима вылез из машины и потопал в местную администрацию.

– Пошли?

– Не, Фим, неохота. Я лучше в машине посижу. Ну его на фиг, – лениво я достал из сумки еще виски.

Не могу же я в более-менее здравом уме доказывать местным властям об их будущем процветании в связи с переселением всего Израиля в их вотчину. А погуляю я по местным достопримечательностям как-нибудь потом. Под настроение. Я только заметил, что речка Истра и впрямь напоминает Иордан. Такая не особо широкая, и ивы кривенькие, плакучие. Очень похоже на картину Иванова, не Фимы, настоящего, который «Явление Христа народу».

Нет, обязательно сюда еще приеду. С Вероникой. Или с Маринкой Голиковой. По-дружески, пусть ненадолго оставит мужа, ничего страшного, и прокатится. Тем более что неподалеку у меня считай, усадьба! Владения! А может, все-таки мне совсем сюда переехать? Попроситься к бабушке этой, Софье Андреевне, буду ей помогать по хозяйству. А ноутбук можно здесь подсоединить и фигачить статейки прямо на природе. Лепота. Буду, ну, лохматить картошку или, вот еще, коз доить на рассвете, и их молоко будет так звонко стучать по пустому ведерку, дон-дон-дон…

Дон-дон, долбозвон! Я резко глотнул виски еще.

Вернулся расстроенный Фима.

– Что, не понимают люди своего счастья от грядущих перемен? – подмигнул я.

– Темные совсем. Ну их. Сейчас прокатимся еще!

– Понимаешь, Ефим Моисеевич, политика, это, ну, как бы сказать, это алкоголизм. Ну, нажираловка ради нажираловки. А мы, то есть большая часть населения, как добродушные пьяницы, нам в жизни еще нужны всякие поводы и причины! Поэтому население нашей страны и не может найти общего языка с политиками. По аналогии с тем, что нормальные пьяницы не очень жалуют алкоголиков. И в свою очередь, алкоголики, то есть политики, считают остальных какими-то недопитками! Понимаешь суть алкополитических противоречий?!

Мы катались по разным конторам почти до вечера. Фима ни в какую не хотел транспортировать меня в Малое Сырково.

– Что ты пристал со своей мелочовкой, тут есть задачи поважнее. Где Сырково твое Малое и где Израиль?!

Наконец я не выдержал:

– Ефим, значит, так, выкидывай меня на ближайшей автобусной остановке, и все. Сам доберусь.

– Точно доберешься? – смягчился Иванов. – В принципе скажи куда поточнее, я часика через два могу тебя подхватить домой.

– Все, все, я сам. – Я уже вылезал у дряхлой остановки рядом с отвратительно квакающим болотом. Трепать душу я уже успешно завершил, был семидесятипроцентно пьян и во всеоружии перед ответственнейшим разговором с, опять забыл, а-а, Софьей Андреевной.

Через полчаса тряски на попутном уазике времен развитого социализма я наконец нашел на улице 3-го Интернационала дом номер 14. Потрясающий адрес! Деревня Малое Сырково, улица 3-го Интернационала. Водитель, молодчуга, за пятьсот рублей довез меня прямо до базы. До места.

С внешней стороны забора на лавочке стояло ведро с горкой зелено-красных яблок. На утеху проезжающим автомобилистам. Я перепрыгнул через канавку, взял одно, шустро обгрыз, чуть влил в себя вискарь и шагнул в калитку.

Довольно милая избушка с синими резными наличниками торчала в глубине сада. Передо мной раскорячились яблони с полуоблетевшими листьями и резко выделяющимися на фоне синевы неба блямбами яблок. Из земли резко торчали дручки подсолнухов с оторванными головами. Справа от входа, около выбеленной дождями будки, скучала здоровенная, лохматая, но совершенно равнодушная псина. На меня она не обратила ни малейшего внимания. Вот недавно, мелькнула мысль, то ли китайцы, то ли японцы вывели породу мышей, совершенно не боящихся кошек. И были очень горды своими идиотскими достижениями в генетике. Какая фигня! Вот русские люди уже лет пятьсот назад выдумали породу специальных сторожевых собак, которым вообще все по фигу. Свои, чужие… И никто не трезвонит по этому поводу на весь мир!

– Хозяева-а! Ау! – призывно и радостно завопил я. Тайное благоденствие души, что, по большому счету, это все вокруг мое, рвалось наружу. Даже кусты крыжовника, даже здоровенная рябина у калитки и, уж конечно, никчемная дворняга с будкой – все это радостно ждало нового владельца. В моем лице, конечно!

В дверях что-то заскрипело, и на крыльцо выползла старушка с благостным личиком злой волшебницы Гингемы из иллюстраций к волковскому «Волшебнику Изумрудного города».

– Николай?

– Да, да, Софья Андреевна, это я!

Я вошел и деловито осмотрелся по сторонам. А ничего в принципе. Две комнатки. Печка опять же. Телевизор, накрытый кружевной салфеткой.

«Пол поскрипывает, придется перебрать», – засвербила уж совсем идиотская мысль. Я деловито поставил на стол свежую бутылку виски. Коробку конфет и тортик с почтением передал старушенции. Она засуетилась и поковыляла ставить чайник.

Я продолжал осмотр. Над кроватью с какими-то дореформенными железными шарами по бокам висела фотография девочки лет десяти, ну с очень знакомым личиком. Рядом сияла зубами полинявшая Алла Пугачева. Туда-сюда ходил серый кот, тоже весьма пожилой. От неожиданно появившегося ветра яблоня романтично трескала ветками по окошку. Я меланхолично мерил шагами квадратные аршины жилплощади. Кот подозрительно мотал головой туда-сюда. Наконец свистнул чайник, и старушенция торжествующе внесла его.