Владимир Казаков - Без права на ошибку

«Сын» сообщал «папане», что живет-здравствует у родни, передавал привет от дяди Фана. Немного погодя прислал деньги. Промолчал сначала Слюняев, потом хотел ответить, да адресок на конверте не полностью выписан был, без улицы и номеров. Ну и ладно, подумал тогда, доброе дело сотворил в жизни, и деньжата нелишние. А то, что отцом называл незнакомый парняга, даже убеждало – не зря коптил белый свет. Обещал «сын» свидеться с «папаней» и в тридцать четвертом году пожаловал в гости.

– Думал я, как толковать с ним буду? – рассказывал Слюняев. – Да только не спросил он ничего, будто знал все. Парень здоровый, красивый, как токующий глухарь. Охотились мы с ним, по грибы шастали. А через недельку открылся он: кое-какие бумажки нужны из сельсовета, учиться дальше хотел по военной линии.

– Почему вы считаете, что по военной? – спросил Гобовда.

– В одной из справок о происхождении там говорилось, написано было, будто дана она для представления туда, где летчиков обучают. А уж точнее, как выведено там, не помню.

Слюняев замолчал. Тщетно лейтенант задавал ему вопросы. Старик напился воды и будто заснул.

Проводник посоветовал укладываться на ночь. Недовольный Гобовда улёгся одетым на спальном мешке. Сон не шёл. «бросил хитрый старик приманку и примолк. Растолкать его, что ли?» – думал Гобовда. В мерцающем свете то приближались, то удалялись черные, мохнатые от пакли в пазах стены избы, сизо отсвечивала винтовка проводника на ржавом гвозде. Оплывали свечи. Роилось, жалило комарьё. Лейтенант ворочался, кряхтел, плющил на лице маленьких кровопийц.

– Не спишь, чекист? – тихо позвал Слюняев. – Вставай, пиши. Малость сил не хватило, провалился я.

Гобовда вскочил, поспешно разложил на столе бумаги. Дальнейший рассказ слушал под мирный храп проводника.

Уехал «сын» и пропал, как в омут бултыхнулся, – ни писем, ни денег, ни слуху ни духу. И забыл бы о нем Слюняев, не пожалуй в лесхоз перед самой войной Фан. Пришел ночью, тайком. Одним лишь видом своим всколыхнул недобрую память. Но, оказывается, Фан с этим и приехал. Приехал напомнить. Прямо сознался: знал о невинности Марьяши и навел пьяного Корнея на убийство с определенной целью. Красный разведчик пронюхал о Фане недозволенное и в тот раз должен был сообщить Марьяше: Фан – шпион. Да не успел, прикончил его Корней. Услышав такое, взбешенный Слюняев бросился душить Фана. Тот оказался ловчее, сшиб лесника, избил и спросил:

– Сейчас с тобой разделаться, грязная морда, или отдать в руки чекистов? Они с удовольствием повесят тебя на первой осине! Ведь о том, кого ты убил, сейчас коммунисты книги пишут, он их герой. Им очень хочется узнать, на чьих лапах его Кровь.

Сник Слюняев. Животный страх превратил его в тряпку. Фан хихикал. Только теперь его звали не Фан, а Хижняк…

– Но он же кореец! – воскликнул Гобовда.

– Опосля я ему говорил, что прозванье не личит. Посмеялся, обругал меня бестолочью.

– Про сына вспоминал?

– Напомнил я, он плюнул. На белом свете, говорит, у меня таких «сыновей» что комарья в тайге. Открестился Фан от парня… Задание дал мне по взрыву одного моста, по его весточке. Не стал я ждать, смотался сюда, к. тофам. Я все поведал как на духу, чекист.

– А скажите, Слюняев, семью Гольфштейн из города Энгельса вы знали? Встречаться приходилось с кем-нибудь из них?

– Нет, таких не знавал… Буди тофа, подпишем с ним твои бумажки.

…Глубокой ночью крепко спящего лейтенанта разбудил выстрел. Из винтовки проводника застрелился Слюняев.

Проводив до дверей кабинета члена Военного совета армии, генерал Смирнов прислонился лицом к косяку. Суровые слова политработника не выходили из головы. Почему не обеспечена внезапность при налете на понтонные мосты? Чем объяснить большие потери личного состава за последнее время? Понимает ли генерал невосполнимость моральных последствий?

Генерал помедлил и решительно открыл дверь в комнату оперативного отдела. Кроме капитана Неводова, там никого не было. Он еще с вечера попросил разрешения поработать в этой комнате, воспользоваться документами отдела.

Настольная лампа с плотным картонным абажуром высвечивала круг на столе и узловатые руки капитана, перелистывающие бумаги. Увидев Смирнова, капитан встал.

– Я на минуту, – генерал сел напротив Неводова. – Скоро утро… Вздремнул бы.

– Бессонница – необходимое приложение к нашей работе.

– Я тоже не могу… Этот голос…

– «Ахтунг! Нойн!», да?

– Тот, кто каркал в воздухе, работал русским микрофоном. Как вам объяснить?.. В свое время я испытывал самолетные рации. Попадались и их, трофейные из Испании. «Телефункен и сын» тогда уже снабжали фашистов отличной связью… Я неплохо владею немецким. Правда в произношении есть нюансы. Но у меня стопроцентный музыкальный слух, отличить на родном языке говорит человек или нет. А тот голос… в общем, говорил русский человек!

Неводов снял абажур с лампы, в комнате стало светлее.

– Допустим, товарищ генерал. Но тогда эти два слова могли быть только, вспомогательными к предшествующей информации?

– Вы так думаете?

– Ну а что скажут эти слова несведущему человеку?… Допустим, что информация была, вот тогда… Но и тогда работа агента открытым текстом глупа и маловероятна… Правда, еще Достоевский писал, что почти каждый в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка. Значит, что-то неожиданное произошло в отработанном плане. Что?.. Предположим, говорили с нашего самолета. Кто?

– Пожалуй, летчик.

– А по-моему, стрелок, – возразил Неводов. – Но это пока не так существенно. Помогите мне, товарищ генерал, осмыслить одну ситуацию. Сопоставляя рассказ пилотов и план, я вижу, что он не выполнен в некоторых пунктах… совсем незначительных.

– Задание выполнено, вот главное.

– После прохода острова Зеленый по штурманскому расчету самолеты должны накрыть цель через десять минут, а они все отбомбились… через семь. Почему?

– Пожалуй, сумма ошибок: превышалась расчетная скорость полета, попутный ветер оказался сильнее, чем думали.

– Вот метеосводка. Здесь указан ветер максимальный – пятнадцать метров в секунду. Вот вам навигационная линейка, прикиньте все возможные ошибки.

Генерал взял линейку и произвел несколько расчетов. Получалось несуразное. Чтобы покрыть расстояние от острова до переправы за семь минут, требовался ветер более тридцати метров в секунду. Такие порывы могли быть только при грозе.

– Грозы не было! – будто угадал его мысли Неводов.