Юрий Быков - Московское Время (сборник)

Осилив напиток, Оля повела плечиками и поморщилась. Александр Павлович отреагировал понимающе:

– Конечно… не крымские вина…

Борик, протягивая Оле закусить, сказал:

– Ты с нами на танцы пойдешь?

Она вгрызлась в яблоко и замерла, окинув близнецов взглядом. Потрясение сошло, когда от укуса потек сок:

– Вы, мальчики, на танцы собрались?!

– Да, – закивали братцы.

– А взрослая одежда у вас есть?

После недолгих препирательств было решено по – быстрому одолеть «Солнцедар» и отправиться: Свиридовым перед танцами на переодевание (хоть в телогрейки – и то лучше, сказала Оля), остальным сразу на танцы.

Александр Павлович хорошо помнит, как ждали они с Олей близнецов перед танцплощадкой, но те так и не пришли: надо же было их родителям, находившимся в отъезде, внезапно нагрянуть и именно тогда, когда нетрезвые братья натягивали на себя телогрейки! Домашний арест последовал незамедлительно…

Еще Александр Павлович помнит, как смолкла вся танцплощадка в медленном танце под звуки раскатистого голоса с хрипотцой, которая неведомо откуда взялась у совсем молодого парнишки – певца. «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно…», – пел он казавшуюся необыкновенно красивой песню; звуки электрогитары подхватывали и относили этот голос к самому твоему «я», и что-то там таяло, сочилось…

В общем, было хорошо: печально и немного всех жаль. Себя, конечно, в том числе. А ведь он вполне бы мог не грустить, если б Оля… Нет, ничего не забылось. И по-прежнему обидно. А вдруг сейчас все изменится?! Чем черт не шутит!..

Он осторожно пропустил руки под обрез ее короткой курточки – вроде бы поудобнее устроил их на талии. Оля никак не отреагировала на это: понятно же, соскальзывают руки с гладкой ткани. Она только уткнулась носиком в его плечо.

К аромату карамельки, которую Оля сосала, неярко подмешивался запах алкоголя, – не «Солнцедара», а словно бы мягкого тонкого вина (как если бы «Солнцедар» после употребления благороднел). Продвинувшись руками еще немного вверх, Александр Павлович обнаружил, что под курткой у нее что-то совсем легкое – то ли блузка, то ли майка.

– Ты не замерзнешь?

Она отняла голову от его плеча.

– Не-е-т, – сказала протяжно с серьезным лицом. И снова склонилась к нему. Помолчала. А потом Александр Павлович не поверил своим ушам:

– Что ж ты остановился?

Александр Павлович окаменел: он у нее весь, как на ладони! Неясно только, поощряет она его или нет?! А если нет?

И Александр Павлович струсил.

– Ну, мы ж вроде друзья…

– Правда? – Оля заглянула в его лицо внимательным холодноватым взглядом. – Но еще полминуты назад ты так не думал…

И неожиданно улыбнулась:

– Ладно, друг, пошли – мне к тете Марусе пора.

Они протиснулись с танцплощадки на выход и направились к березовой роще, светлой даже поздним вечером. За ней через поле стояли дачи – вот и весь короткий путь домой.

Оля шла немного впереди, а Александр Павлович вроде бы и не шел, его как будто и не было, потому что он никак не ощущал себя. Вместо него шел кто-то другой, который был глуп и зол. Зол на самого себя, за то, что глуп, труслив, невезуч, зол на шагавшую впереди свою мучительницу – за то, что так неодолимо притягательна, за то, что у нее все уже, наверняка, было – и не с ним! А с ним ничего не будет! Потому что он глуп, труслив и невезуч!..

Оля приостановилась, развернула конфету, положила ее в рот.

– Будешь? Я еще в куртке нашла, – обернулась она к Александру Павловичу с карамелькой в руке.

– Сколько их там у тебя? – спросил Александр Павлович, а тот – глупый и злой – схватил протянутую руку и резко подтолкнул к себе мучительницу. А она… и не стала возражать.

Александр Павлович почувствовал ее сладкий рот, потом о зубы стукнулась ее карамелька. Она хихикнула:

– Погоди, поперхнемся, – и выплюнула конфету.

У Александра Павловича мелькнула мысль: «Черт возьми, уже в поле, почти дошли…»

Под звездным небом в летнюю ночь от гормонов и вина случаются очень сильные головокружения. Отменить это явление может только сама природа и ничто больше, включая государственный строй. Тем не менее, Александр Павлович однажды узнал – объявили по телевидению – что в СССР секса не было. Узнал, как и многие, с обидой за весь советский народ. (Эту «новость» до сих пор тиражируют некоторые бойкие журналисты и не только они. Бедные, им и невдомек, что откровенная глупость не может быть шуткой. Ну а если у них все всерьез… Бедные они, бедные…)

Были уже расстегнуты и курточка, и что-то там под нею – шелковое на пуговицах, и сэкономлено время на модном, с передней застежкой, лифчике, когда Оля вздрогнула всем телом – Александр Павлович даже подумал, что оцарапал ей грудь (надо было ногти постричь, да кто же знал!..) Она уперлась в плечи Александра Павловича, с ужасом вглядываясь во что-то за его спиной.

– Сашка…– прошептала она. – Смотри…

Александр Павлович обернулся и обомлел. В их сторону, да нет – прямо на них! – шло черное существо с посохом, у которого вместо головы было что-то восьмиобразное, мигающее желтыми глазами! Именно так: длинное его туловище заканчивалось не шеей с головой, а…

«Сова что ли?» – пришла к Александру Павловичу мысль, но тут же улетучилась, потому что следовало не раздумывать, а уносить ноги.

– Что ты застыл? – Оля тянула Александра Павловича за собой.

– Бежим!

Путь до поворота на их улицу был отрезан: существо как раз с той стороны и шло и уже припустилось за ними. Оставалось бежать вдоль заборов, сплошь глухих, так как располагались они по тыльной стороне дач. Конечно, на каждом участке имелся выход в поле, но хозяева держали его надежно закрытым, как дверцу в иной мир. А если ко всему добавить поздний час… Осознание безысходности усиливало страх. Оля бежала впереди, иногда останавливалась, распознав в заборе калитку,– стучала по ней, звала на помощь. Александр Павлович бежал молча: он, конечно, позорно драпал, но перейти на крик означало совсем потерять лицо.

Оглянувшись в очередной раз, он понял: существо поотстало, начало выдыхаться, значит можно будет просто от него убежать.

Александр Павлович хотел сказать об этом Оле, но впереди вдруг распахнулась калитка, и путь им заступил человек в белой рубахе – Лялин. Оля взвизгнула:

– Миленький Железный человек! – от радости и страха все у нее перепуталось. – За нами гонятся!

– Сюда, – строго указал он на дорожку, ведущую вглубь сада. – Там выход.

Оля и Александр Павлович пронеслись по светлевшей песком тропинке и выскочили на свою улицу.

– Повезло…– переводя дух, произнесла Оля.

Они остановились друг напротив друга под только что выглянувшей из облаков луны. Оба тяжело дышали, наклонившись и уперев руки в коленки. Оля так и пробегала все это время расстегнутая. В свисающих полах ее курточки и блузки виднелись разъединенные чашечки лифчика и налитой бок одной груди.