Маргарита Макарова - Безупречная смерть

– Значит, ты сначала отдал приказ меня убрать, а потом… – Анна подошла к Андрею и уставилась на него.

– Что вылупилась? В первый раз видишь? – Андрей бросил кошку на пол.

– Хорошо, что вылупилась. А то все, как в скорлупе. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, – Анна разглядывала его во все глаза.

– Это он так видит, Ань. Пикассо. Кто-то думает и думает, а он вот так. Сначала убивает, потом вертолетчиков на мост сажает, – Даша подобрала кошку. Никто не сказал ни слова.

– Теперь я знаю, что такое стринги. Пришлось поисковиком пользоваться. Это к разделу нижнего белья относится? – Андрей засмеялся.

– Тебе я дала адрес и телефон матери, почему ты к ней не едешь? – Анна так и стояла около него.

– Мужчины – женитесь! Женщины – мужайтесь! – Андрей снова заржал.

– Да что ты с ним разговариваешь, Ань. Ты что, не видишь, ему не нужна мать – простая француженка, ему нужен отец, великий и могучий. У него же родители дипломаты были. На фига ему делать шаг вниз по социальной лестнице? Столбовой дворянин. А ты ему корыто. Какая-то тетка, черти где, в провинции, в захолустье, – Даша уже кричала и размахивала руками.

– Боже мой! Дайте ей ее наушники! Доктор, ну вы-то разумный человек!

– Дипломаты! Да, точно! – Анна подошла к сестре и взяла ее за палец с кольцом. – Это твое?

Она подняла руку Дарьи и показала Андрею изумруд.

– Это ты что ль заплатил за девственность Ирке? – она подвела Дашу к Андрею.

– Ха-ха-ха, – вдруг громко засмеялась Варвара. Она сидела на полу и смотрела на кольцо, – Он отдал масонский артефакт за шлюху?

– Доктор, займитесь больными. Я ухожу. Хватит с меня на сегодня. Ты завтра, кажется, с отцом собралась встречаться? Я с тобой. Я брат или кто? – он повернулся и медленно пошел вглубь квартиры. И, вдруг, замер. Девушки переглянулись. Доктор опасливо посмотрел на них. Андрей стоял в коридоре с поднятой рукой и не двигался.

– Кататоническая шизофрения в стадии обострения. Когда человек не может вообще двигаться, только глазами моргает… не говорит… не принимает пищу, – доктор стоял у кровати Завьялова, – Вот смотрите, – он взял его за руку. – Вот так… если сгибать руку в локтевом суставе, то она как воск, медленно и плавно сгибается. Называется – восковая гибкость.

Завьялов лежал в кровати с серовато-землистым лицом, запавшие блестящие глаза бессмысленно блуждали. Капли пота на лбу, запекшиеся сухие губы с трещинами в углах довершали картину жуткого и внезапного превращения.

– Странно одно, обычно такой ступор подходит в течение недели. Бессонница, подавленность, либо возбудимость, потом замедленность мышления… а потом, вот… застывает… грубо говоря.

– Да он пил постоянно, трудно понять, что там депрессия, что алкоголь, – Анна взглянула на Юлю, которая вошла в комнату Андрея. – Евгений Павлович, что же теперь делать?

– Он же тарахтел, не замолкая, – Даша посмотрела на обездвиженное тело.

– Вот именно… – доктор медленно положил руку Завьялова поверх одеяла, – После возбуждения, затем истощения психики и наступает такое при наличии болезненной основы. А вы что думали? Болезнь не бывает элегантной и учтивой. Она не спрашивает – можно войти, и не просит опохмелиться.

– Доктор, – рассмеялась Анна. – Где вы взяли этот текст? Ну, а если серьезно? Что с ним теперь делать? – она повторила свой вопрос и махнула рукой на неподвижного Андрея.

– Молиться, – доктор улыбнулся. – Как Гоголь. Вы знаете, что его приступ кататонии так и застал во время молитвы. Он перед иконой молился долго, не пил, не ел… Ему духовник его внушил, что он порочен… хотя… там все сложнее было… болел он…

– Может его устроить в больницу? – Варя подошла к кровати. – Он ведь выглядит как смертник.

– Да никаких проблем. Я забираю его с собой, в Москву. Там сможете зайти к нему в Кащенко. В ближайшее время, Во всяком случае.

Зазвонил телефон. Анна опасливо взяла трубку.

– Это Потапенко, – прошептала она сестре. – Алло, да, я.

– Ань, ты знаешь, ты была права, они учились вместе. Завьялов и Ирина Торина.

Было теплое осеннее утро. Париж переливался красками осени. Сестры медленно поднимались по железной лестнице на вершину Эйфелевой башни.

– Ой, как страшно-то. Ань, тебе не страшно? – Даша шла медленно, крепко держась за перила. Она то и дело посматривала вниз, потом отодвигалась от края, и закрывала глаза. Анна улыбалась, но молчала.

Смотровая площадка была окружена высокой сеткой, чтобы предотвратить самоубийства, так нелестно прославившие это сооружение Эйфеля. Было много народа, туристов. Звучала речь на разных языках. Даша бегала от одной стороны к другой и громко орала сестре.

– Ань, почему ты меня раньше сюда не привозила? Вау, а смотри, смотри, вон там, у этих на крыше, смотри-ка, у них там столик стоит, кресла. Вот здорово. Я тоже так хочу. Жаль только подглядывать отсюда все будут.

Анна оглянулась на сестру и вскрикнула. Пред ней было две Даши. Одна восторженно высматривала себе местечко под парижским солнцем, вторая – спокойно и сосредоточенно рассматривала ее.

Женщина с Дашиным лицом была на расстоянии вытянутой руки и улыбалась, глядя на удивление и ужас девушки. Анна покрылась мурашками. Испугавшись возгласа сестры, Даша подбежала и встала рядом. Теперь и последние сомнения исчезли. Как в зеркале отражались друг от друга их глаза, двоились и повторялись взмахи бровей и вздернутость носа.

– Анна, ты совсем не изменилась, доченька, – первая нарушила затянувшуюся паузу женщина. Она улыбнулась еще шире. – А тебя, Дарья, я совсем не узнаю!

– Мам, это ты? Это, правда, ты? – Анна все еще не могла поверить в реальность происходящего.

– Это мама?! Ань, это мама?

– Дашутка, в зеркало взгляни!

– Ань, может она нас обманывает? Может это актриса? Очень похожая на меня?!

Анна молчала и во все глаза рассматривала женщину. Вдруг она сделал шаг, преодолев последнее расстояние, что отделяло ее от Анны, и быстрым ласковым движением поправила её волосы за ушко.

В один момент старшая сестра лишилась своего самообладания, сразу почувствовав себя маленьким ребенком. Она разрыдалась.

– Мамочка, мама, как я устала без тебя.

Они сидели втроем в хорошо известном парижском ресторане.

Даша, не замолкая, рассказывала, какие ужасы пришлось им пережить в последнее время, как умерла бабушка, про необыкновенную Медею и нового домашнего любимца, про приставленные к горлу ножи и прыжки с вертолета. Пальцы и лицо ее были испачканы французскими деликатесами, которая она пробовала все и сразу. Напряжение последних дней давало себя знать. Наконец, она угомонилась и затихла, молча разглядывая женщину так удивительно похожую на нее.