Андрей Кивинов - Перемена мест

– Юрий, потеря памяти не освобождает от материальной ответственности, – серьезно напомнил другой, отвернувшись от шкафа. – Понимаете? У вас творческий кризис, но нам-то что делать?

– Да какая, на хрен, потеря? – вмешался первый. – Помнит он всё. Надо еще разок приложить, чтобы не кривлялся. Ишь, кризис у него! Сейчас у всей страны кризис, но не каждый позволяет себе в это время в Таиланде прохлаждаться. Ты давай, Юрий Иваныч, кончай фигней страдать и четко ответь, когда премьера. Чтобы мы могли спонсору передать. Либо гони обратно копейку.

– Ребята, у Юры действительно тяжелая амнезия, – встала на защиту Лера. – И перестаньте рыться в шкафу, там для вас ничего интересного нет.

Ну разве что дамское белье…

Лера повернулась к Плетневу и положила ему на руку теплую ладонь:

– Родной, не волнуйся. Это ошибка…

– Как по курортам ездить – деньги есть, а как работу работать – амнезия, – язвительно заметил первый. – Короче, Станиславский недоделанный, Игорь Михайлович беспокоится, что его инвестиции не приносят дидивентов… Не, видивентов, да? Короче, ничего они не приносят, усек?

– Процентов не дают, – подсказал другой, от шкафа.

– Я не понимаю, о чем речь, – мрачно заметил Плетнев.

Он действительно не понимал смысла происходящего и страдал от того, что не в силах защитить жену. С двумя качками справиться было проблематично даже при полном здоровье. А ему врач перед выпиской ясно сказала, чтоб голову берег.

– Не, я ему сейчас точно приложу, – парень, проводящий неплановую ревизию в шкафу, вытащил оттуда мужской свитер и кинул в спортивную сумку, где уже лежали личные вещи. После этого в спортивную сумку перекочевал ноутбук, туда же полетела вытряхнутая из шкатулки бижутерия.

– Да, небогато живет творческая интеллигенция, – резюмировал второй, закрывая сумку.

– Положите сейчас же на место! – Лера не выдержала и вскочила с кровати.

– Сидеть! – Резкий окрик заставил ее опуститься обратно. – Это залог! Вернете деньги – вернем шмотки, все равно с вас больше взять нечего. Надо ж так убого жить, а еще режиссер! Ладно, с поганой овцы…

Плетневу очень хотелось вскочить и разметать парней по углам, но он совершенно позабыл, как это делается.

– Юрочка, ты только не волнуйся, не волнуйся, – гладила его по руке жена.

– Нет уж! Пусть волнуется. Ночью просыпается и волнуется! И вспоминает побыстрее. В следующий раз уговаривать не будем.

– У нас все равно денег нет, – осторожно заметила Лера.

– Зато у него есть почки, – заржал парень с тумбочки, – как раз одной хватит. Да? Станиславский, хватит тебе одной почки? Гы-гы-гы! Жить с ней будешь долго, но плохо. А может, плохо и недолго. Как повезет.

Плетнев сразу вспомнил предупреждение соседа по палате, что могут на органы разобрать, по частям продать.

– Пока, Станиславский!

Мучители с добычей направились к выходу. Один из них обернулся и с порога строго предупредил:

– И не вздумай заяву накатать. Не любит Игорь Михайлович этого, очень не любит.

– Кто такой Игорь Михайлович? – поинтересовался у жены Плетнев, когда входная дверь громко хлопнула.

– Инвестор. Любитель театра, такой современный меценат, – пояснила Лера со слезами на глазах. – Говорят, бывший бандит. Он тебе денег дал на постановку.

– И что?

Какая, оказывается, у него бурная и насыщенная жизнь! Меценаты какие-то, постановки, деньги, бандиты! Даже жаль, что он ничего не помнит.

– Сроки, Юра, вышли. Ты согласовал с ним дату выхода спектакля и не успел в срок. Премьеру два раза уже переносили. Мы в Таиланд опять-таки слетали – это их больше всего разозлило. А потом ты пропал. Они решили, что ты прячешься. Вот, компьютер забрали. Жалко будет, если продадут. Там все наши фотки.

Лера тоненько захныкала от жалости к себе и к утраченным воспоминаниям.

Визит Насти снова настроил Золотова на поэтическую волну, но поэзия поэзией, а проза – прозой. Проза суровей. Она, словно инструкция по технике безопасности, предписывала срочно собирать манатки и валить на вокзал. А поэзия до добра еще никого не доводила.

Во дворе на лавке нервно курил Федоров, держа сигаретку, словно спасительную соломинку, обеспечивавшую доступ кислорода. Пришла беда – отворяй ворота…

– Что случилось? – Золотов присел рядом.

– Из УСБ приезжали, – со злостью поделился мелкий романтик, глубоко затягиваясь вредным дымом, – кабинет обыскивали.

– Что нашли?

У любого, хоть во дворце, хоть в единственном кармане, можно при желании обнаружить то, чего там быть не должно. Если он, конечно, не разведчик – те ничего лишнего не хранят, сразу сжигают или в последний момент проглатывают, перед тем как выброситься из окна небоскреба. Многое, конечно, зависит от того, кто ищет, но немало и от того, кто и что прячет. Дима Федоров на разведчика никак не тянул.

– Так, ерунду всякую. Пару материалов зажатых да патрон неучтенный.

Предложили выбор: или рапорт по собственному, или уголовное дело.

– Аккуратней надо быть, – выдал дежурный совет Золотов.

Ничего страшного, с таким «уловом» можно выкрутиться. Тем более выход предложили вполне божеский.

– Думаешь, не понимаю из-за чего это?! Уже дали команду! Наверняка папашка пузинский с Физкультурником перетер… Я даже не удивляюсь, только противно.

– И что решил?

Время до поезда было, можно немного и посидеть, поболтать напоследок. Все же не свидятся больше, а парнишка неплохой. Честный. И Настю, кстати, любит. Так что она поплачет немножко, но одна не останется.

– Не знаю. На «гражданке» мне делать нечего. И статью не хочется. Блин, ну хоть что-то когда-нибудь у нас поменяется? – Федоров изо всех сил поддал ногой валявшуюся возле лавки алюминиевую банку из-под энергетика. Банка описала дугу в воздухе, со звоном брякнулась на землю, покатилась по асфальту.

«Вот и я так же, – вдруг подумал Золотов, провожая банку взглядом, – пнули и полетел». Он поднял голову, посмотрел на небо, проводил взглядом редкие летящие облака. Ощутил на горле острые коготки совести – странного чувства, иногда побуждающего на странные поступки.

Вот жили-были себе люди спокойно, по накатанной, и вдруг появился некий герой, разворошил муравейник, разрушил местный миропорядок, наобещал с три короба, а потом в бега подался. Разгребайте сами свою помойку. Ибо свобода дороже.

Даже Дима, простой великозельский мент, не испугался – попер против течения, а крутой столичный чиновник Золотов убегает. Хотя какой он крутой – так, мелкая рыбешка в стае акул, которая клюет потихоньку свой неправедный корм.

Не мое это дело, ребята, не мое! Отстаньте! Сами разбирайтесь! Пишите, жалуйтесь, звоните! А я – никто! Я ничего не могу! Ни-че-го… Самому бы выжить!