Алексей Лукшин - Семён Светлов

Семён сидел в автомобиле на пассажирском месте. Он свободно крутил головой (преимущество пассажира перед водителем), смотрел на знакомые улицы, где, как он думал, не был уже тысячу лет. Решив вести переговоры одновременно с двумя клиниками, в Германии и в Санкт-Петербурге, принял решение ехать за границу и по дороге попутно предложил брату:

– Я вот что думаю. Не поехать ли тебе со мной к немцам? Составишь мне компанию. Познакомлю с человеком, с которым я контракт заключил. Пусть знает тебя в лицо.

– Что мне это даст? – не обращая внимания на предложение, возразил брат. – Знакомство – дело хорошее. Только зачем? Лучше Тараса сведи. Он грамотней, деловитей меня будет.

Семён прищурил глаза проницая лицо брата.

– Тараса нельзя. Я руководитель компании. Мне виднее, что ему следует знать и выполнять, пускай и на пять с плюсом. Но как человек он ненадёжен. В бизнесе торговаться можно на каждом этапе предстоящей сделки, приноравливаясь к условиям. Но нельзя торговаться, когда все решено. Он делает обратное. День настал ставить подпись – начинает торговаться. Это манёвр одной сделки, вторая не пройдёт. Нерегулярный человек! Такого вытеснят из игры.

– А мне нравится его жизненная позиция, – спокойно рассуждал брат. – Трудяга – таких поискать.

– Трудяга и предприимчивый человек – разные понятия, – пытался разграничить форму и содержание Семён. – Партнёр задерживает оплату, он тут же поставку притормаживает, нелепо поясняя, что сломался ломовоз. Наивно полагать, что человек не позвонит в другую компанию, конкуренту, и не спросит, везёт ли Тарас тому лом. На что получит открытый ответ: «Да, везёт, за наличные». А ты его считаешь порядочным?

Эдик отстаивал свою позицию:

– Очень. Он ради компании – не ради своей выгоды.

Семён возмутился:

– А как проверить? – и более спокойно, включив мыслительный процесс, добавил: – Но я учту. Я не привык доверять.

Он снова погрузился в размышления, но при этом, не теряя нить разговора, проговорил вслух больше для себя, чем для брата:

– Ему можно доверять? Хорошо! Доверие берёт начало от чувств. Расчётливость – от разума. Это уже математика. Всё равно, Эдик, ты плохой счетовод. Что моё предложение насчёт Германии?

– Думаю.

Семён уточнил, чтобы прекратить ломания брата:

– За мой счёт. Думаешь!

– Нет, постой. Я здесь зарабатываю! А там? На сколько дней мы поедем?

Эдик, повернув голову, мельком глянул на старшего брата.

– Не можешь сказать. Я машину собираюсь покупать. Так может, вместо зарплаты, – смолк и, была не была, сказал, – ты мне машину купишь? На ней вернёмся.

– Неплохо твой умственный калькулятор шарит, – Семён даже не взглянул на брата.

– Когда надо, не хуже твоего.

– Я понял. Когда надо, когда надо, – певуче подражая повторил Семён. – А когда надо? – его голос мгновенно стал серьёзным.

– Я дорогую не прошу, – обиделся Эдик. – Ты, что ли, деньги солишь? Их тратить нужно. Вот как я.

– Как ты, я знаю. Ты подсчитывал когда-нибудь, во сколько обходится мне твой бизнес? Каждое твоё начинание – нервно перебирал Семён, – и последствия?

– Мораль снова читать?

– Нет. Всё равно бесполезно. Если ты не понимаешь, что, открывая дорогой ресторан, в нём нельзя торговать бодяжной водкой и наркотиками, о чём можно говорить?

Воспоминания, как накрытый стол, уставленный чрезмерными кушаньями, всплыли перед младшим братом.

– Ты что вспомнил? Договорились же.

Семён хоть и со злостью, но всё таки закончил речь.

– За какие-то сраные копейки уехать на шесть лет жить за границу, работать поломойкой, прошу прощения, поломойщиком. Жену на панель отправить, потому что жрать хочется. Вернуться в Россию, подать на развод, попрекая её за проституцию. Ты выживешь в любых условиях.

Эдик, заикаясь, попросил:

– Сень, Сень, перестань. Ты что разошёлся? Ну действительно, спасибо. Ты хороший человек. Что бы я делал без тебя?

– Ты болван, понимаешь?

Желая скорее пойти на мировую, Эдик снова попросил брата:

– Ладно, успокойся. Когда ехать собираемся? Просто если на месяц, хотел у тебя денег попросить. Полгода без машины – устал!

Подходя к зданию аэропорта, Андрей Философ с завистью смотрел на взлетающие самолёты. Он не мог объяснить себе происхождение этой зависти, зависти-радости, которая не съедает и не разъедает нервы, не мешает спать, а наоборот, будит застоявшийся нерв, заставляет его приятно волноваться, тукает молоточком по мозжечку: «Ты опоздаешь, ты не успеешь. А пройдёт ещё немного времени, и вовсе не успеть никогда. Куда? Это второе – не главное».

Зависть сродни воодушевлению, подъёму эмоциональных сил, когда вдруг, ни с того ни с сего, хочется петь, испытывать и переживать ликование. Мысли, изливаясь неповторимыми псалмами, одновременно наполняют душу глотками свободы.

«Странно, – отмечал про себя Андрей, – заходившие на посадку лайнеры, напротив, не вызывали никаких эмоций».

Он вспомнил Кобзона, человека-легенду, человека-песню, человека-эпоху; вспомнил, как повстречал его в аэропорту. Андрей пил коньяк, а он – Иосиф Кобзон – в окружении свиты был тоже чем-то занят. Наверно, своими мыслями. А ещё он играл. Играл как артист, как актёр. Но только в жизни. Профессионально. Выдающиеся люди всегда играют, каждую минуту, каждое мгновение.

«Я жил с ним в одно время. А кто-то, вот так, как я с ним, жил с Карузо, с Шаляпиным. Расскажу детям, они – внукам. Это уже будет наша семейная легенда. Пускай мой внук вспомни в кругу знакомых, что его дед знавал прославленного человека». Ведь с годами силой детского воображения истории перерождаются в другую форму, обрастают мелкими деталями, отчётливой росписью. И нежно хранимый вымысел имеет возможность стать документальным рассказом со слов очевидца.

Жена Маша и Андрей Философ провожали в Германию братьев: Семёна и Эдика Светловых.

Андрей отозвал в сторону Эдика.

– Не знаю, чем закончится, дай Бог, чтобы всё получилось. У Семёна настрой верный, это главное. Непредвиденное… Мало ли что! Трактуй так: главное – жизнь! За неё надо бороться. Маша мне шепнула, что он на нервах, сильно переживает. Спокойствие показное. Я, впрочем, не вижу, ей лучше знать. Скрывать чувства значит больше. Потом отступать некуда. Назвался героем – дерзай. Ты не показывай, что переживаешь не меньше. Иначе расслабишь его. Я разговаривал с людьми, они рекомендуют, если там доктора настаивать станут, пусть выполняет всё беспрекословно. Это намёк тебе. Резать ногу – пускай. К чёрту.

Он замолчал, словно недосказал чего, хотя и сказал всё, что хотел.

– Он такой, в голову вобьёт, не переубедишь. Я попробую.

– Ладно, пойдём.