Юрий Кузнецов - Не сказки

Налив принесённую воду в воронку, Петрович включил электроплитку.

– Учись, студент! – подмигнул он мне. – Такого ни в одном учебнике не вычитаешь.

Через некоторое время пары браги стали конденсироваться на внутреннем конусе воронки и стекать в тарелку. Чтобы ускорить процесс, пришлось несколько раз менять воду. Когда жидкость дошла до краёв тарелки, Петрович аккуратно, чтобы не расплескать, достал её, поставил на стол и чиркнул спичкой. Самогон вспыхнул.

– Горит! – удивился я.

– А то! – с гордостью подтвердил изобретатель.

Теперь перегонка стала сопровождаться и дегустацией. Вдруг в дверь кто-то громко постучал. Мы застыли со стаканами в руках. Шутки шутками, а за такое по головке не погладят! Через несколько секунд стук повторился и громкий жизнерадостный голос Липатыча, одного из общежитских приятелей, возвестил:

– Открывайте, канальи! Я вас по запаху нашёл!

– Ты что на всё общежитие орёшь! – шикнул я, отпирая дверь.

В комнату, перекрыв собой дверной проём, ввалился здоровенный детина.

– Здорово, самогонщики! – пробасил он, широко улыбаясь. – Первачком-то угостите?

– Ты же домой уехал? – удивился Петрович. – Что, запах и до района добрался?

– Да я уже битый час как в общежитии! – ответил Липатыч. – Как раз к вам собирался, свежим салом угостить да грибочками…

К вечеру, когда на столе стояла батарея из четырёх полных бутылок, а на полу валялась парочка уже опустошённых, в дверь снова постучали.

– Это кого ещё чёрт принёс? – чертыхнулся Петрович. – Слетаются, как мухи на мёд…

Вновь прибывшим оказался Володька, знакомый парень из городских.

– Пароль? – строго спросил Липатыч, загораживая собой комнату.

– Пузырь! – отозвался Володька, показывая бутылку «Сонцедара» – плодово-выгодного напитка, уважаемого студентами за дешевизну и двадцатиградусную крепость.

Правда, если с вечера на донышке стаканов случайно оставалось немного содержимого, то наутро проще было их выкинуть, чем отмыть.

– Отзыв? – победно поинтересовался Володька.

– Сало! – отозвался Липатыч. – Заходи!

Через часок мы уже вовсю горланили песни. Забавно было наблюдать со стороны, как здоровенный парниша самозабвенно подпевает: «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок!»

– Ну, что, к химичкам? – предложил Володька, кивнув в сторону соседнего корпуса, где проживали студентки химического факультета. – Мы же теперь вроде как коллеги, – хихикнул он, показывая на бутылку с самогонкой. – Покажем, что радисты тоже не лыком шиты…

Липатыч с готовностью его поддержал.

– Нет, я в Кремль, нужно навестить моего деревенского кореша Геныча, он вместо института в армию загремел, – заявил Петрович. – Кузя, ты со мной?

– Конечно! – с готовностью согласился я. – Я что-то уже так нахимичился…

Мы шумной гурьбою направились на выход. На площадке второго этажа, проходя мимо стенда с фотографиями В. И. Ленина в молодые годы, Володька вдруг принялся с ожесточением обрывать их. Непонятно, что ему в голову ударило: принятый на грудь самогон вперемешку с «Солнцедаром» или переэкзаменовка по марксистко-ленинской философии? Хотя преподаватели философии у нас были либеральными. Одного потом изгнали из института с «волчьим билетом» за несогласие с вводом советских войск в Чехословакию. Другой отсидел десять лет за критическое письмо Сталину, и теперь, после реабилитации, каждую лекцию начинал с разбора ошибок Иосифа Виссарионовича.

Липатыч бросился оттаскивать Володьку. Из двери комнаты выскочила жена одного из аспирантов и принялась увещевать:

– Прекратите, ребята, вас же посадят!

– Раньше сядут, раньше выйдут! – утешил я.

На шум с первого этажа поднялась вахтёрша Агриппина Митрофановна, сухонькая старушка, гроза всех проживающих в общежитии. Она всплеснула руками, суетливо принялась подбирать репродукции, приговаривая:

– Ну, всё, допрыгались, голубчики! Сейчас же пойду, нажалуюсь коменданту!

– А тебя чтобы я больше в общежитии не видела! – погрозила она костлявым пальчиком городскому шалопаю.

Оставив Володьку объясняться с женщинами, в полной уверенности, что, с его-то обаянием, они найдут общий язык, мы с Петровичем пошли своим путём, до Кремля-то – не близко. Утомившись брести, присели на скамейку.

– Может, споём? – предложил Петрович.

– Споём! Нашу любимую?

– Умру ли я… – громогласно начал я, но Василий почему-то замешкался.

Пришлось подтолкнуть симулянта локтем:

– Уснул, что ли?

– Умру ли я… – подхватил очнувшийся Петрович.

Мы переглянулись и затянули заунывно:

– … ты над могилою гори, гори, моя звезда!

– Умру ли я… – распелся Петрович.

Я взглянул на него с укором:

– Мы же уже умирали?

– Разве? – удивился он. – Может, тогда к Генычу?

– Пойдём! – согласился я. – Лучше бы, конечно, доехать…

– Сейчас организую! – заявил Петрович.

Он покрутил головой, увидел стоящий у светофора милицейский мотоцикл с коляской и рванул к нему, крикнув на бегу:

– Кузя, не отставай!

Подбежав к мотоциклу, Василий стукнул по плечу сидевшего за рулём старшего лейтенанта и, усевшись на заднее сиденье, скомандовал:

– Дуй в Кремль! Кузя, садись в коляску!

Милиционер кивнул, включил было передачу, но всё-таки обернулся. Увидев незнакомого парня, он удивлённо воскликнул:

– Какого?.. – а потом грозно добавил: – Вы что?..

Хорошо ещё, что всё закончилось штрафом, видимо, не хотелось старлею везти нас в участок вместо того, чтобы мчаться на полных парах домой.

Ты зачем ему денег дал? – всю оставшуюся до Кремля дорогу ворчал Петрович. – Деньги карманы жмут?

– Тебе что, в обезьянник захотелось? – огрызнулся я.

– Тогда спрячь деньги и забудь куда! – приказал Петрович.

К этому времени мы добрались до КПП части, где служил его земляк.

– Позови Геныча! – безапелляционным тоном приказал он солдатику с повязкой дежурного, отчаянно борющегося с зевотой.

– А кто это Геныч? – обрадовался развлечению дежурный.

– Старший сержант Сидоров! – рявкнул Петрович. – Дедов нужно знать!

– Я такого не знаю! – удручённо вздохнул первогодок. – Сейчас доложу старшему лейтенанту, может, он поможет?

– Один уже помог! Пойдём-ка домой, – потянул я товарища за рукав. – Хватит нам на сегодня старших лейтенантов!

– Пойдём! – безропотно согласился Петрович, утомившись, видимо, воевать.

Мы даже успели до одиннадцати вечера вернуться в общежитие, иначе разобиженная баба Груша вряд ли пустила бы нас на ночлег.

Агриппина Митрофановна хитро взглянула на нас и произнесла вредным голосом:

– Ну, что, голубчики, заявились? Посмотрим, что завтра запоёте?

– Умру ли я! – вспомнил нашу недопетую песню Петрович, протягивая руку к ключнице.