Надежда Белякова - Ругачёвские чудеса

Слезы застилали глаза Аллы. И, чтобы мать не увидела, она ниже склонилась над журналом, делая вид, что что-то внимательно читает. Ей отчетливо вспомнились те «лихие девяностые».

А главное – тот самый вечер, когда она, Аллочка, работала инкассатором. И это в те времена, когда звук перестрелки становился привычным и чудовищно обыденным звуком ночи. А другой работы не было. Ей и теперь в кошмарах иногда снилось, что она идет одна по черной улице в непроглядной ночи, кругом стреляют, но она идет вперед, понимая, что несет спасительные для целых семей пенсии и запоздалые, порой на полгода, зарплаты. И так в тот вечер – она, хрупкая девушка с мешком денег, спешила миновать самый опасный отрезок пути – от сберкассы до кабины машины. В тот вечер Аллочка с мешком денег подошла и села в машину. Как вдруг от нахлынувшей волны ужаса чуть не потеряла сознание, потому что Ивана Петровича на месте водителя не было. Вместо него в машине сидел совсем незнакомый парень. Но все же она успела рассмотреть его: рослого, загорелого, русоволосого парня. И почему вдруг, словно передумав волноваться, она успокоилась и поняла, что она ему нравится? И ей это приятно. Он смотрел на неё так, что она почувствовала, что вот так сидеть в машине и смотреть друг на друга они могут долго-долго. Бесконечно долго. И обоим от этого так хороню, что тесная машина-легковушка, приспособленная под перевозку денег, заменила им весь мир. Не отрывая взгляда, он произнес:

– Я Виктор. Я вместо Ивана Петровича буду с вами… Буду с Вами… работать.

И Аллочка ответила:

– Алла! Я – Алла… и я буду с вами… с Вами, Виктор… Работать.

Они были так увлечены друг другом, что так и сидели в машине, молча, но с улыбкой глядя друг на друга. Пока в их остановившийся мир не ворвался грохот перестрелки. И ветровое стекло не покрылось мелкой сеткой, а потом разом, волной опало россыпью битого стекла вниз, на их колени, скатываясь под ноги.

Жуткие рожи «детей тьмы» прилипли к боковым стеклам, размахивая «Макаровым».

– Открывай! Руки вверх! – услышали Аллочка и Виктор.

Тогда мама Марины, Алла, и бросилась в испуге на шею водителя Витюши. А он от счастья воспарил, нежно взяв её на руки. Аллочка при этом цепко удерживала мешок казенных денег. Так они и вылетели из кабины водителя через разбитое ветровое стекло.

Бандиты сначала оторопели, видя у них на глазах воспаряющую парочку с мешком денег, но быстро сообразили, что сейчас они совсем затеряются в ночной темноте. И тогда их не догнать никогда. Обстреливали их до последнего патрона. Но они затерялись среди темного неба, к счастью, беззвездного в тот вечер.

Они летели и летели! Прямо к милиции. Потом опустились на крышу старинного одноэтажного особняка, в котором находилось районное отделение милиции. Но, даже не отдышавшись, так прильнули друг к другу, что стало им не до бандитов, не до перестрелки, не до милиции. И целуются, целуются, целуются они, как голубки неразлучные. Но… То ли звук перестрелки все же побеспокоил милиционеров, и они выглянули на улицу, то ли крыша ходуном ходила от распаленной страсти Аллочки и Виктора. Словом – да не важно, что выманило милиционеров в зловещие потемки из теплого отделения милиции. Но все же милиционеры увидели сладкую парочку на крыше районного отделения. Они стали стрелять в воздух, требуя, чтобы Аллочка и Виктор немедленно прекратили безобразие – нарушение общественного порядка. Снизу возмущенные милиционеры бегали вокруг дома и требовали, чтобы они спускались и немедленно прекратили целоваться в общественном месте.

– Прекратите целоваться в общественном месте! – кричал толстый майор, стреляя в воздух.

– Не стреляйте! Мы при исполнении обязанностей! Я тут с инкассатором! – выкрикнул в ответ Виктор, с трудом оторвавшись от сладкой и томной Аллочки, найдя в себе силы ответить и объяснить, что же случилось: – На нас напали! У «Промтоварного» по дороге к Петрово! Они там, на повороте на Богданово. Обстреляли нас! Вы теми бандитами займитесь! – крикнул ему Виктор.

Но милиционер не успокаивался.

– Это инкассатор?! – захохотал милиционер, глядя на покрасневшую Аллочку с растрепанными волосами, в распахнутой блузке и истомленными от страсти глазами, но цепко держащую в изящных пальчиках банковский мешок с деньгами.

– Я тобой и твоей кралей сейчас займусь!!! Бах! Бах!!!

Вспоминая это, Аллочка уже не плакала, пряча слезы, а прыская смешком, что тотчас заметила бабушка.

– Чему ты там смеёшься, Аллочка? – спросила её бабушка.

Аллочка отмахнулась и подошла к готовому воздушному платью. Приподняла его над собой, любуясь праздничным платьем Марины. И тут вдруг, заметив на замершую на балконе дочь, обрадовалась. Она решительно произнесла:

– Да, хороший он был человек, Виктор! Царство ему Небесное! Мариночка! Прилетела?

– Мариночка прилетела? Значит, все хороню! – сказала бабушка.

– Ну, покажи аттестат! – обрадовалась Аллочка. Марина отдала аттестат маме, а сама подошла к платью, белоснежному, как подвенечное.

– Какое красивое платье!!! – единственное, что она смогла выдохнуть от счастья, зарывшись лицом в его воздушные складки, как в снег.

Мариночка в этом платье была очаровательна! Ей казалось, что красота этого платья как-то особенно слилась с её юностью, так, что она, все время спохватываясь, словно «притормаживала» свои чувства радости и счастья. Особенно в танцах на выпускном балу, чтобы не взлетать и тем более – не улетать. Так она была счастлива на своем первом балу. Эта ночь превратила весь Ругачёво в праздник. Прекрасный выпускной бал! Наступившая июньская жара вскоре вытолкнула ребят на улицу из душного актового зала. И они, не сговариваясь, разом побежали наперегонки к реке, чтобы подышать вечерней прохладой. И с ними Марина. Но она просто взлетела в белом своем платье. И поплыла белеющим облачком над засыпающим Ругачёво, а белый шелковый шарфик развевался как крылья. Она, опережая всех, летела к реке. Пробежала по воде босиком с туфельками в руках, легко касаясь на лету ступнями еще ледяной воды. И вдруг она услышала доносящийся издалека едва уловимый крик о помощи. Это кричал какой-то мужчина.

Марина полетела на крик. В ту сторону, за полями на левом берегу Дурача, где Дурные болота, так их все называли в Ругачево. Место мрачное, куда им всем, ругачёвским ребятишкам, с детства запрещали ходить родители. А чтобы отпугнуть от попыток забрести в это опасное место, какие только ужасы о нем не рассказывали. Мариночке стало страшно, и в первое мгновение сработал внушенный с детства запрет – строгое «туда – ни-ни!» Но умоляющий крик о помощи раздался еще раз именно оттуда. И уже низко, задевая придорожные камушки, она летела туда, откуда доносился крик о помощи. Ей стало страшно, что она просто не сможет долететь, потому что её душевное состояние становилось далеким от еще недавно переполнявшего ее счастья. А летала она только, когда поднимала её неведомая волна радости. Марина представила, что просто плюхнется в болото и сама не сможет взлететь и тем более помочь попавшему в беду человеку.