Татьяна Осипцова - Принцесса на горохе

– Он очень рад, что поиски его отца увенчались успехом. Просит вас рассказать ему о себе и своих семьях.

Начать решила Юля. Вначале она рассказала то, что они знали о дедушке.

– Он был известным музыкантом? ― спросил Виктор через переводчицу.

– Наверное, нет, ― ответила Юля. ― Он играл в нескольких оркестрах на разных инструментах. Одно время был музыкальным руководителем в Ленинградском Малом Драматическом театре. Много ездил по стране. Мама говорила, что даже в джазе у Утесова какое-то время играл. Лена, объясни ему, что Утесов ― наш знаменитый джазмен.

Виктор слегка улыбнулся.

– Я неплохо знаю классику мирового кинематографа. "Веселые ребята", так, кажется? Очень смешно, и музыка хорошая. Композитор Дунаевский, он много написал. В нашей семье всегда любили русскую музыку.

Сестры радостно закивали.

– Но в кино дедушка не снимался, ― уточнила Ира.

– А мой отец снялся почти в пятидесяти фильмах. А дед давал сольные концерты на скрипке перед Второй мировой войной, по всей Европе. Во время бомбежки в сорок пятом он был ранен и уже не мог выступать, преподавал в Боннской консерватории. Вскоре после войны он вернулся в Австрию и в пятьдесят девятом умер. Я его не знал.

– Наш дедушка тоже преподавал музыку и пение, и еще немецкий язык, только в обычной школе ― это перед самой войной было. Дедушка умер от дистрофии во время блокады Ленинграда.

Юля еще рассказала про бабушку, про маму, показала фотографии, которые они привезли с собой. Виктор рассматривал фото, возникла пауза.

– Теперь ты расскажи нам о себе, Виктор, ― попросила Ира.

– Я родился, когда мой отец был уже совсем не молод, но еще снимался в кино. И я с детства решил связать свою жизнь с кинематографом. Выучился на оператора, снимал видеоклипы ― до большого кино дело не дошло. Наверное, потому, что я слишком много внимания уделял околокиношным тусовкам…. Это сейчас стало модно вести здоровый образ жизни, а лет пятнадцать―двадцать назад все было иначе. Все поголовно пили, наркотики в нашей среде считались обычным делом. Я понял, что болен, два года назад, но не знаю, когда и от кого заразился… Вы, наверное, поняли, что я гей…

Лена бесстрастно переводила, сестры украдкой переглянулись, а Виктор продолжал:

– Девушки меня никогда не привлекали. А друзей-мужчин было много. Конечно, отец не одобрял мой образ жизни. Он-то у нас был святым, прожил с моей матерью больше тридцати лет. Может, он до сорока лет был девственником? ― больной хрипло рассмеялся. ― Хотя, вряд ли… Знаете, каким красавчиком он был в молодости? Здесь у меня нет ни одной фотографии, а дома только недавние. Если будете на вилле ― привезите мне портрет, тот, что на каминной полке в гостиной. В детстве я очень гордился, что у меня отец ― такой красавец… Так о чем это я говорил?.. Да, ему не нравилось, как я живу, он даже перестал со мной общаться на какое-то время. А мне было плевать… Но когда он узнал, что я болен…

Виктор отвернулся и некоторое время молчал, глядя на деревья парка. Лена Шнайдер терпеливо ждала, когда он продолжит. Сестры боялись пошевелиться.

– Только с приближением смерти я понял, ― вновь заговорил Виктор, ― что больше всего отец страдал из-за того, что род прервется. Он был единственным ребенком в семье. Дед имел только одного брата, Виктора, который пропал в коммунистической России. У прадеда был только один выживший младший брат ― несколько братьев и сестер умерли в младенчестве, ― он погиб во время Первой мировой войны, не успев жениться. У прапрадеда были три сестры, но они умерли старыми девами. Все. Дальше мы не знаем. Вот и получается, что я последний, в ком течет кровь Фишеров.

Сделав небольшую паузу, он завершил:

– Я рад, что отец затеял эти поиски и нашел вас. Я теперь не чувствую себя последним. Жаль, что папа не дожил, но надеюсь, он смотрит на нас и радуется…

Больной неожиданно всхлипнул.

У Иры тоже увлажнились глаза.

Лена шепнула:

– Нам, наверное, пора. Вы ведь еще навестите его до своего отъезда?

– Конечно, и оставь наш телефон в гостинице, или лучше ― свой сотовый, мало ли что…

Лена записала на листке блокнота номера телефонов и передала Виктору. Объяснила ему, что сестры пробудут в Вене еще около двух недель и обязательно навестят его.

Они распрощались и вышли из палаты. В коридоре им встретилась давешняя медсестра. По просьбе сестер Лена задала ей главный вопрос.

– Состояние вашего кузена крайне тяжелое. Врачи считают, что ему отведено не более двух месяцев, ― сообщила она после разговора.

И Ира, и Юля знали, что едут навещать умирающего, но пока не познакомились с ним, это как бы не касалось их лично. А теперь…

На обратном пути в отель все подавленно молчали. Когда машина остановилась у входа, Елена указала на небольшой ресторан напротив.

– Здесь две русские девушки работают официантками, так что проблем с языком не будет. Именно поэтому я выбрала для вас этот отель.

Договорившись о завтрашней встрече и попрощавшись с Леной, сестры поднялись в свою комнату.

– Обычный трехзвездочный номер, ― огляделась Юля, ― ничего особенного.

Но Ирине показалось, что здесь очень уютно: массивные мягкие постели, светлый густой ковер, гравюры на стенах, торшер на толстой бронзовой ноге.

Тут Юля вспомнила, что последний раз они ели в самолете, и потащила сестру ужинать.

У Иры совсем не было аппетита, она вяло ковырялась в тарелке и вдруг спросила:

– А если бы на месте Виктора был Колька?

Юля замерла с вилкой в руке.

– Да, действительно, ведь Колька нам такой же троюродный… Но уж его-то никакой СПИД не возьмет, так проспиртован. Да и где СПИДом заразиться в глухой деревне? Голубых там отродясь не бывало, наркоманов тоже нет ― одни алкаши, и Колька такой же…

– Ну, в деревне жизнь не сахар, ― вступилась Ирина.

– Да от безделья все! Вот баба Настя ― до девяноста семи дожила и только последние три года скотину не держала.

– А помнишь, какое у нее молоко было, и мед?

– А помнишь, как мы один раз в улей сунулись и нас пчелы искусали?

– Это вас искусали, я с вами не лазила. Колька вечно тебя во что-нибудь втравливал. Один раз в улей, в другой раз на лошадь тебя взгромоздил, а ты упала. Так коленки расшибла! Ох, и всыпала ему тогда баба Настя! И мне заодно, чтобы за вами лучше смотрела.

– Как же, смотрела ты! Ты больше на парней засматривалась!

– Мне было пятнадцать, а вам по шесть. Как ты думаешь, весело мне было всю дорогу с вами таскаться?

Они помолчали, улыбаясь детским воспоминаниям.

– Сколько же лет мы уже в деревне не были? ― прищурилась младшая сестра.

– Лет семь. Олежка еще в школу не ходил, а Вовка только первый класс закончил. Баба Настя, помнишь, сама предложила мальчишек на нее оставить, а нас отправила с нашими больными разбираться.