Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник)

Мучимый нешуточными комплексами, Трипперович пил, а напившись, неизменно желал доказать, что он мужик не хуже других. Лейтенант Гера Симонов по первому требованию предоставлял ему проститутку из «контингента», который был в районе на заметке. Конечно, даром – кто из них посмеет отказать начальству? Считалось, что кроме Геры об этой слабости Гриценко никому не известно, хотя знали, конечно, все.

Однажды Василий Трифонович вернулся с совещания в главке злой, как черт. Все в отделении были в курсе, что майор хлебает водку, будто воду, зато пьянеет разом и нехорошо. На сей раз за час он успел заглотить не меньше литра. Геры под рукой не оказалось, и Трипперович с пьяных глаз перепутал свою секретаршу с местной шалавой.

Едва отбившись от громадных лапищ, Аленка попыталась обратить все в шутку, но окосевший коротышка воспринял ее смех иначе.

– Смешно тебе?.. Ах ты, сучка! Всем мужикам в отделении даешь, а мной брезгуешь! Ты у меня… вылетишь отсюда! Да я тебе такое устрою – на работу нигде не примут! По статье уволю! Вон отсюда! И чтобы я твоей рожи глупой больше не видел!

Женщина с трудом перевернулась на бок, открыла выцветшие голубые глаза и увидела на стоящей вплотную к дивану табуретке миску с давно остывшим борщом. Желтые бляшки жира вызвали спазмы. Чтобы подавить их, пришлось снова закрыть глаза.

Наверное, Галина приходила, а она и не заметила.

Галина, хозяйка небольшого круглосуточного магазина, по паспорту значилась Гульнарой Джураевой. И если в ее внешности слегка просматривались черты отца-узбека, то характером Галина скорее удалась в мать-украинку. Сама о себе говорила: «Надо будет – в любую щель без мыла влезу». Она легко сходилась с людьми, а использовав их, так же легко отбрасывала, будто мусор. Была вынослива, как верблюд, могла довольствоваться лишь самым необходимым, но не упускала ни одной возможности, ведущей к будущему благополучию. Когда ее муж пал случайной жертвой во время беспорядков в 2005-м, Галина с дочерью-подростком подалась из Андижана в Россию. На родине она преподавала в школе математику, а в Петербурге поначалу кем только быть не довелось: и дворником, и прачкой в больнице, и в магазине продавщицей. Сняла комнату, но ради того, чтобы оплачивать учебу своей умницы-дочки в институте, потеснилась, впустив четырех женщин-узбечек. Затем вошла во вкус, сняла еще комнату у одинокой соседки, поселила в ней двенадцать земляков-мужчин, и вскоре магазин открыла. Жильцы коммунальной квартиры было взбрыкнули, грозились нажаловаться куда следует, но Галина, когда ей надо, умела любого задобрить. Этому бутылку, этой конфеты, той платок с люрексом. Давила на жалость: «Ты представь, что у тебя где-то далеко дети голодные сидят! Знаешь, сколько за сбор тюка хлопка в сезон дают? Сто рублей. А ты его собери! Это без рук, без ног, без глаз останешься, а все равно норму не выполнишь. А другой работы в Узбекистане совсем нет. Здесь есть работа – работать некому. Чем они тебе мешают? Они только спать приходят. Ты их и не увидишь».

Хозяйка комнаты укоряла ее:

– Наживаешься ты на мне. Я с тебя десять тысяч беру, а ты с них сколько? По пять с каждого?

– Алина, бога побойся!

– У нас с тобой, Галь, боги разные.

– Бог один, его только называют разными именами, – уверенно отвечала Гульнара, и кричала в сторону коридора:

– Арслан, Арслан!

Один из молодых узбеков-жильцов появлялся на пороге.

– Арсланчик, сколько ты мне платишь?

Тот смотрел удивленно.

– Не понимает по-русски, – качала головой бывшая учительница. – А раньше все понимали.

И повторяла ему что-то по-узбекски. Тот испуганно мотал головой.

– По-русски скажи, – настаивала Галина.

– Нэт, нэт! – вновь мотал головой узбек.

Галя победно поворачивалась к Алине.

– Вот видишь! Ничего не платит. Он же племянник моей свояченицы. А Холдар – сын соседки, Тахир и Темир – дети моих бывших учеников. Сама посуди – как я могу с них деньги драть?

Хозяйка пожимала плечами. Кто знает, о чем Галька спрашивала своего жильца, если тот так испугался.

– Ай, Алина, я ведь не только деньги тебе за комнату даю. Я ведь и подкармливаю, когда тебе есть нечего, и чекушку принесу, чтоб ты вечером не скучала. Давай лучше выпьем винца. Хороший портвейн, как при советской власти. У меня и водка есть, если хочешь, и пиво тоже имеется.

Сама Галина почитай, не пила, только к рюмке слегка прикладывалась, зато регулярно и усердно потчевала свою хозяйку. Та, налакавшись, жаловалась, пускалась в бесконечные рассказы о том, как докатилась до такой одинокой жизни. Галка поддакивала.

– Бедная ты, бедная… Только ведь не одна ты. У тебя мать есть.

– Что – мать? Я ее порой ненавижу… Она никогда не понимала меня, только о себе думала.

– У тебя есть я – лучшая твоя подруга, – убеждала Гульнара. – А друзья на то и существуют, чтоб помогать друг другу. Вот я тебе и помогаю.

– Спасибо, Галочка, – благодарила Алина с умильными пьяными слезами.

– Алиночка, вот случись с тобой что – неужели комнаты твоей матери-ехидне достанутся?

– Государству они достанутся, – помотала головой хозяйка. – Матери – ни за что!

– Так они у тебя, что, не в собственности? – поразилась Галя.

– А зачем? Оставлять некому… Доживу уж без собственности.

– Не говори таких слов, подруга. Доживу! Да ты меня еще переживешь!

– Врешь ты, Галка. У меня ж сил ни на что нет, даже комнаты приватизировать. Это ведь надо ходить куда-то, оформлять. А мне до магазина иной день не дотащиться.

Галя покивала понимающе. Затем, будто только сейчас придумав, заговорила:

– Слушай, я тебе помогу. На что друзья на свете? Мы все оформим, тебе даже из дома выходить не надо будет. Есть у меня знакомая, как раз этими делами занимается. Не бесплатно, конечно…

Алина махнула рукой:

– Нет у меня денег!

– У меня займи.

– А отдавать с чего?

– А ты мне на комнаты завещание напиши. Сама знаешь, живу тут на птичьих правах, а у меня дочка…

– Считаешь, сдохну скоро? А и ладно, это тоже не жизнь!

– Бог с тобой, Алиночка! Живи да радуйся! Я тебе еще деньжонок подброшу за твою доброту, долг по квартплате погашу. И, ты меня знаешь – не оставлю голодать-холодать. Кстати, тебе ведь зимой из дому выйти не в чем, а я дочке шубу купила, дубленку она носить уже не хочет. Возьми себе.

Гульнара исчезла, и через несколько минут притащила в запущенную комнату хозяйки богатство: дубленку, сапоги-дутики, теплую кофту и платье узбекской расцветки.

– Настоящий шелк, – потрясла она перед Алининым носом. – Примерь.

Алина накинула платье на тощее тело, взглянула в треснутое зеркало на стене.

– Ой, прямо узбечка! Тюбетейки не хватает.

– Будет тебе тюбетейка. Дай только косы заплету.