Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга I

Бог, однако, не пожелал внять её мольбам, и однажды Шахри ослабела настолько, что не смогла подняться с постели и осталась лежать. Измученная болью, идущей откуда-то из глубины живота, она смотрела на подругу ввалившимися глазами, в которых сквозила тоска, и, как могла, сдерживала стон, мучаясь ни на минуту не проходившей болью.

– Пришла моя пора, я это чувствую, – с трудом произнесла Шахри однажды утром после очередной бессонной ночи. – Мы с тобой никогда не говорили друг другу громких слов… А теперь я хочу сказать… Спасибо Аллаху, что у меня есть ты! Ты всегда была для меня больше, чем подруга, и больше, чем сестра. Ты – моя половинка. Вместе мы прожили жизнь, и ты во всём мне была опорой…

Айша с тревогой вглядывалась в тёмные круги под впавшими глазами Шахри, во взгляде которых сквозила неизбывная печаль.

– Нет, это ты была моей опорой! – горячо воскликнула она.

– Всегда меня поддерживала, и… мы ещё долго будем поддерживать друг дружку! Скоро ты поднимешься на ноги, и всё будет по-прежнему!

– Боюсь, что нет, родная… Единственное, о чём прошу… береги моего сына… моего Далгатика… У него ведь, как и у меня, нет, кроме вас, никого!

Глаза обеих женщин были полны слёз, так и оставшихся невыплаканными во время этого разговора.

Позже каждая из них за закрытыми дверями своих комнат выплачет переполнявшую её горечь, боль, страдание, а пока что они бодрились одна перед другой, не в силах смириться перед неотвратимым и неизбежным роком.

Айша так переживала за Шахри, что голова её, полная дум и тревог за происходящее, казалось, вот-вот расколется надвое. Шахри серьёзно больна. И половины не осталось от некогда холёной и цветущей женщины! «Так вот и прожила почти всю жизнь одна! – в который уже раз подумалось Айше. – Посвятила свою жизнь жизни моей и моей семьи и даже не попыталась построить себе другую! А ведь могла с её-то красотою и умом… Но нет, предпочла добровольное затворничество и так и не увидела в жизни ничего приятного, кроме разве девичества и нескольких семейных лет с Манапом… Родная моя Шахри!»

Саму же Шахри, измученную бесконечными болями, угнетали мысли о сыне и о том, как он будет жить, когда её не станет. Он так и работал в типографии, а ведь какой умный, грамотный, начитанный, и память у него блестящая, и желание неудержимое знать больше… Кому же, как не ему, достигать вершин во всём!

Ей вдруг вспомнилась Роза Готлиб. Вот кто хорошо понимал её Далгата! Кроме самой Шахри, лишь одна Роза знала цену её мальчику. Как жаль, что Роза больше не живёт в Буйнакске… У Айши свои собственные дети, и внуки, и муж, и заботы по дому, и оттого ей, может быть, не до Далгата, а вот у Розы детей нет, и она готова была сделать для мальчика всё, что в её силах…

Надо с ней связаться непременно, во что бы то ни стало и как можно скорее… Нужно разыскать её адрес, лежат ведь где-то её письма… написать ей обо всём… Только Далгат ничего не должен знать о том, как плохо его матери. Потому что её сыну хватит и личных переживаний…

Ровно через два месяца Шахри умерла, и врачи лишь виновато разводили руками, сетуя на несовершенство существующих методов лечения грозного и неумолимого заболевания.

– Возможно, когда-то медицина сумеет найти способы излечения, но сейчас… увы! Мы бессильны, – сказал Малике оперировавший Шахри профессор Аскерханов.

Айша была безутешна. Шахри, её самая близкая, самая преданная и верная подруга и сестра, ушла, и не было уже рядом с нею человека, с которым она делила когда-то своё детство, потом свою юность, а потом свою жизнь.

Аллах забрал ту, к кому она всем сердцем была привязана, и она не смела роптать, опасаясь Его прогневить, и только плакала молча, устремляясь мыслями к Небу и моля сохранить её детей, среди которых был теперь и Далгат.

Мама была повсюду. О чём бы Далгат ни думал, он снова и снова возвращался мыслями к матери. Иногда его охватывала обида, что она вот так взяла и ушла, оставив его одного.

Тётя Айша трогательно старалась заменить ему мать, но заменить мать было невозможно, и в душе юноши поселилось горькое чувство одиночества, которое можно было развеять лишь добрыми и светлыми воспоминаниями о Шахри. После них, однако, становилось только горше.

В один из вечеров ему вдруг вспомнилось, как давно, когда ему было лет девять, зачастил в дом Ансара сосед Наби, живший вдовцом в добротном каменном доме с большим фруктовым садом, через изгородь которого пацаны часто таскали персики и груши, и они куда более соблазнительные, чем те, что росли в их домах.

Визиты Наби обернулись тем, что он предложил Шахри руку и сердце, обещав стать ей надёжной опорой и любить её сына, как своего собственного.

То был первый и последний раз, когда Шахри сказала сыну:

– А что, Далгатик, может, и в самом деле согласиться? И у тебя будет папа…

– Да не нужен мне этот папа! – пронзительно закричал мальчик. – Нам с тобой и так хорошо! У нас есть дядя Ансар, и тётя Айша, и Малика, и Имран, и… больше нам никто не нужен!

Он был так взволнован и потрясён, что Шахри, впервые видя сынишку в таком состоянии, бросилась к нему и, обняв порывисто и крепко, воскликнула, дрожа все телом:

– Успокойся, малыш, я пошутила! Мне никто, никто не нужен, кроме тебя, и нам и так хорошо!

Теперь они плакали оба, и Шахри, прижимая к себе сына, всё повторяла смятенно:

– Успокойся, прошу тебя! Я ведь и в самом деле пошутила… Мама никогда, никогда не выйдет замуж, не бойся, родной!..

Имран всё пытался отвлечь друга, то и дело предлагая ему нехитрые городские развлечения в виде кино или танцплощадки, поездок в Махачкалу или знакомства с очередной симпатичной девушкой, но развлекаться Далгату не хотелось, и он оставался дома, предпочитая шумной компании друзей книгу или журнал.

Время шло, и юноша всё больше замыкался в себе и, даже находясь в шумной компании друзей, ощущал тоскливое внутреннее одиночество.

Его душила обида на жизнь, отнявшую у него самых дорогих людей, сначала отца, а потом и мать…

«Запомни, Далгатик, твой папа никакой не враг… Он боролся, чтобы все дагестанцы жили счастливо…»

Отныне материнские слова с новой силой зазвучали в душе юноши, и он представлял, как сложилась бы их жизнь, не будь Манап несправедливо осужден. Они жили бы все вместе, и отец продолжал бы работать, и мама была бы счастлива. И он, Далгат, не был бы так одинок, как сейчас…

Всё Сталин! Это он виноват, что судьба его семьи сложилась так трагически!

Никогда прежде Далгату не приходилось испытывать столь сильной злобы, какая целиком охватила его сейчас. Сталин! Вот кто враг народа! Из-за него исковеркано столько судеб, из-за него дядю Ансара оторвали от дома на целых десять лет… Из-за него Ибрагим-бек и Парихан лежат сейчас в чужой и далёкой земле… Правильно поступил Хрущёв, когда разоблачил этого гнусного злодея!