Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II

Почти одновременно с афганской зазвучала в стране и другая тема, представленная на телеэкранах итальянской компанией «РАИ» и потрясшая всех советских людей. То был «Спрут», телевизионный сериал, поведавший миру об ужасах, творимых итальянской мафией. Советские граждане, шокированные увиденным, ежевечерне приникали к экранам телевизоров, поражаясь страшному сюжету и воспринимая его не иначе, как фантастику. Мужественный, благородный комиссар Каттани мгновенно стал идеалом мужчины, пусть даже всё происходившее на экране и было для советских людей почти нереальным.

Да и Афган поначалу тоже казался нереальным, но когда тут и там стали появляться молодые люди на костылях, с потухшим взглядом мрачных, неулыбчивых глаз, общество замерло, ужаснувшись рассказами о страшных боях и гибели сотен советских ребят, ещё не успевших пожить и возвращавшихся теперь на родину в цинковых гробах с названием «груз-200». Люди не знали, что надо предпринять и как обосновать упорное нежелание воевать на чужой, неведомой земле.

Тогда-то и пошёл по стране ропот, усиленно подпитываемый голосами западных радиостанций и газет. Тогда-то и стала создаваться в стране ситуация, которая многими ассоциировалась с «предреволюционной».

Афганистан, наряду с полупустыми прилавками магазинов, стал миной замедленного действия, многократно усилившей растущее недовольство советских людей своими коммунистическими вождями.

Айша с любовью глядела на внучку. Через несколько месяцев ей предстояло стать матерью, а значит, сама она будет уже прабабушкой. Чуть слышно она прошептала «Иншаллах!», привычно возлагая окончательное решение вопроса на Всевышнего.

Днём Марьяша с мужем приехали в Буйнакск, и Султан, пробыв здесь пару часов, вернулся в Махачкалу – его ждали дела.

– Смотрите, берегите как следует мою половинку! – наказал он, прощаясь. – Я не могу разбрасываться жёнами, тем более что она у меня единственная!

– Ладно-ладно, уговорил, уж как-нибудь позаботимся о ней без тебя! – отвечала ему шутливо Фарида, с которой у Султана с первого же дня сложились сердечные отношения.

Проводив мужа до ворот, Марьяша вернулась в дом и уселась подле бабушки. Она чувствовала себя вполне счастливой, даже невзирая на порой накатывавшую на неё волнами тошноту.

Айша пытливо посмотрела на внучку, стараясь по её виду определить, насколько та счастлива в браке, и, не отыскав в её глазах следов горечи или грусти, отметила про себя, что замужество придало Марьяше ещё больше привлекательности, округлив и подрумянив её щечки и усилив блеск в глазах. Она подкоротила свои волнистые волосы, и они красиво обрамляли её нежное лицо, на котором отражалось чувство покоя и умиротворенности.

Марьяша действительно чувствовала себя счастливой. Затаив дыхание, она прислушивалась к себе, поражаясь таинству зародившейся внутри неё жизни. Она уже страстно любила это жившее в ней существо, появления которого она с нетерпением ожидала.

Она забыла о злости, сопровождавшей первые месяцы беременности, когда токсикоз выворачивал её наизнанку при одном виде еды, не говоря уже о запахе и вкусе, когда она лежала обессилевшая и безразличная ко всему и обида накатывалась на неё, заставляя злиться на крошечную каплю зарождавшейся в ней жизни.

Пребывая в твёрдой уверенности, что родится сын, она всё же перебирала в уме женские имена, примеряя их к будущему ребёнку, а о мужских именах не думала вовсе, полагаясь в этом вопросе на мужа. Как он решит, так и будет.

Вчера утром ей захотелось увидеть Айшу, и она попросила Султана отвезти её к бабушке. Нигде Марьяше не было так хорошо, как в Буйнакске. Здесь всё дышало провинциальным покоем, воздух был до пронзительности чист, а вода так вкусна, что напиться ею было просто невозможно.

В Махачкале было море, а в Буйнакске – всё остальное, что нужно душе. И Марьяше нередко приходило в голову, что, если бы Султан захотел здесь работать, то она с удовольствием перебралась бы сюда жить.

Вечером, вволю наговорившись с родными, она примостилась возле бабушки и произнесла сонным голосом:

– Что-то так блинчиков захотелось!

Сказав так, она тут же погрузилась в глубокий сон.

Ранним утром следующего дня Айша подошла к спящей внучке и, ласково потрепав её по щеке, произнесла негромко:

– Вставай, моя родная!

Марьяша открыла глаза и увидела склонившуюся над ней Айшу.

– Что, дадэй? Что случилось?

– Ничего не случилось, слава Аллаху, просто подымайся и идём со мной!

В тишине спящего дома ничего не понимавшая Марьяша последовала прямо в пижаме в летнюю кухню. Айша усадила её за стол и поставила перед ней блюдо с возвышавшейся на нём горой аппетитных блинчиков, пиалу с густой свежей сметаной и вазочку с вишнёвым вареньем.

– Ешь! – сказала Марьяше бабушка. – Пока никто не встал, поешь, сколько хочешь, а то потом только понюхать и останется!

– Дадэй! – воскликнула Марьяша. – Это ты специально для меня напекла?

– Ну конечно! Ты ведь сказала вчера вечером, что хочешь блинчиков!

– Да? – удивилась девушка. – А я и забыла! Бедная, когда же тебе пришлось встать, чтобы наготовить всю эту гору!

– Какая разница? Ешь вволю – и за себя, и за малыша, пока глаза не насытятся!

Марьяша поднялась со стула и крепко обняла Айшу.

– Ты самая лучшая в мире бабушка! – с чувством произнесла она.

Девочка родилась прелестной и вполне здоровой, с унаследованными от отца зеленовато-карими глазами и тёмными, как у матери, волосами.

Марьяша часами готова была любоваться ею, разглядывая бровки, носик, ушки, пальчики и умиляясь тому, как она смешно зевает, морщит носик, обиженно кривит губки либо улыбается чему-то своему, неведомому даже её матери.

– Это с ней ангелы разговаривают! – пояснила Айша, впервые после многих лет приехавшая по такому случаю в Махачкалу.

Взяв малютку на руки, она стала нашёптывать ей на ушко слова молитв, и та, будто слыша и понимая их, тихонько лежала, посапывая, на руках у своей прабабушки.

Счастливая Малика суетилась вокруг ребёнка, а Юсуп с Мажидом, гордые новыми званиями деда и дяди, то и дело подходили к двери и смотрели, как женщины хлопочут, пеленая и распелёнывая новорожденную.

– Не станем нарушать наших древних лакских обычаев, – сказал полушутливо Омар Сиражутдинович, – и, так и быть, оставим их у вас на сорок дней! Но, учтите, ни днём больше! – Он помолчал и добавил: – Конечно, будь это внук, я бы ни за что не оставил его у вас, даже несмотря на обычай!

Малика с трудом уговорила мать побыть у неё пару дней. И сейчас, когда собрались вместе самые дорогие её сердцу люди – мать Айша, дети Марьяша и Мажидик, муж Юсуп и, наконец, это крохотное, пока ещё безымянное существо, в котором течёт и её, Маликина, кровь, – сердце её было переполнено счастьем и радостью, и дом её тоже был ими наполнен.