Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II

Теперь в их доме было много молодёжи – новые друзья Шамиля и Арсена. Они приходили большими, шумными компаниями, оставляя после себя на полу следы обувных подошв, чем сильно возмущали жившую вместе с ними домработницу Галю, злобно шипевшую им вслед:

– Ну, конечно, не вы жеть полы-то моете! Ходють тут, понимаешь, табунами со своими ножищами!

Телефон звонил в доме непрерывно, и опять Галя, швыряя трубку на рычаг, громко изливала возмущение:

– Ишь, звонють тут… швабры всякие! Срам совсем потеряли, ребятам сами же и звонють, бесстыжие!

При этом морщинистое Галино лицо съёживалось ещё больше, и она, всем своим видом целомудренной старой девы, на чьём жизненном пути так и не встретился достойный её человек, являла собою образец непорочной чистоты и нравственности.

– Ибрахимовна! – обращалась она к Айше, которую, наряду с Фаридой, воспринимала как хозяйку. Пойдите лягте! С самого утра ить на ногах, всё неймётся вам! Я сама эту кастрюльку помою, не беспокойтесь вы так! Полежите маленько!

– Хорошо, Галя, сейчас доделаю и пойду! – говорила Айша, на что Галя тотчас же реагировала:

– Нечего вам, пойдите отдохните чуток, пока… пока эти швабры угомонились и не звонють! А то опять как начнут трезвонить, так и покоя не будет!

Айша шла в свою комнату, к которой ей всё никак не удавалось привыкнуть, и ложилась на свою старую кровать. Избавиться от нее она категорически отказывалась, несмотря на уговоры Фариды и Имрана.

Вчера к ней приезжали из Каспийска племянники, дети покойного брата. Слава Аллаху, все устроены, женаты и замужем, детей родили, квартиры от завода получили. На заводе и не знают, что они ссыльные, думают, что из батраков, пускай так и думают, главное, чтобы не трогали!

Сидя в окружении родных, Айша была почти счастлива, но потом, ночью, долго ворочалась с боку на бок не в силах заснуть и избавиться от назойливых мыслей. Снова память рисовала картину буйнакского вокзала, и конвоира, ударившего прикладом мать, и лицо отца, бледное, как полотно, и удаляющийся состав, где в товарных вагонах перевозили, как скот, людей, а среди них её родители и братья…

Удивительно, думала Айша, как всё происходит в жизни. Вчера тебя объявляли врагом народа, а сегодня ставят памятники, как, говорят, это сделали в родном ауле Манапа. И вот ведь как случилось: улица, где они сейчас живут, носит имя Манапа Алибекова. Кто бы мог подумать! Вот бы Шахри это увидела, что бы она сказала, интересно!

Вечерний полумрак накрыл комнатку Айши, но ей не хотелось зажигать свет. Она лежала и думала о том, что вот сейчас их старый буйнакский дом погружен во тьму и нет там ни единой живой души. Дом наверняка ждёт её, потому что любой дом всегда ждёт своего хозяина. И сад её ждёт, оставшись в одиночестве, и двор тоже, хоть Имран и ездит туда время от времени посмотреть, что и как.

Все эти мысли Айшу очень расстроили, и, когда Фарида позвала её ужинать, она отказалась – ей и в самом деле не хотелось.

Помолившись, она включила телевизор и посмотрела без особого удовольствия какой-то документальный фильм о скалолазах. И всё не могла понять, для чего им нужно лазать по этим высоким скалам, какой им от этого толк.

– Наверное, им интересно добраться до самого верха, – сказал Имран, заглянувший к матери справиться о её здоровье. – Они хотят покорить горы!

– Глупцы! Если даже они забрались наверх, всё равно гор им не покорить! – сказала Айша. – Всемогущий Аллах сотворил все горы, чтобы они придавали земле устойчивость. А эти люди, как дети, лазают по горам, падают с гор вместо того, чтобы просто смотреть на них и думать.

– Ладно, мама, не ворчи, тебе это не идёт! – сказал добродушно Имран и заторопился, услышав снаружи чьи-то оживлённые голоса.

Он вышел, плотно прикрыв за собою дверь, и Айша снова осталась одна. Судя по мраку за окном, час был поздний, но спать ей не хотелось, и она сосредоточилась на фильме, где удивительной красоты девушка Эсмеральда, черноволосая, как Малика, танцевала на площади танец, а ужасный горбун со странным именем Квазимодо смотрел на неё такими глазами, что сразу было видно, какая у него сильная любовь к этой самой Эсмеральде.

Айша так увлеклась сюжетом, что и думать забыла о сне. Сквозь прикрытую дверь в комнату слабо доносились звяканье посуды и мужской смех, но всё внимание Айши было приковано к экрану, где у Собора Парижской богоматери происходили удивительные события. Финальная сцена старую женщину потрясла. От жалости к цыганке из глаз её хлынули слёзы, к которым тут же добавились и другие, копившиеся месяцами с того самого дня, когда она в последний раз переступила порог буйнакского дома.

Малике в эту ночь также не спалось. Из головы не шёл сон, увиденный ею накануне. Ей снилась какая-то высокая белая башня. Она стояла на углу улиц Ленина и Двадцати шести Бакинских комиссаров. И Малика всё поднималась и поднималась вверх по лестнице, пока не оказалась на залитой каким-то совершенно необыкновенным белым светом площадке, откуда были хорошо видны находившиеся внизу люди и машины. Она увидела вдруг стоявшего на площадке отца, который сказал: «Передай матери, пора уже, пусть идёт!» И тогда она стала просить Ансара, чтобы Айша ещё побыла, но тот лишь повторил неумолимо: «Пора!»

Малика открыла глаза. Ей было страшно. Весь день сон не выходил у неё из головы, и после работы она забежала к матери, посмотреть, как она.

Ночью страхи опять вернулись, и, лёжа рядом со спящим мужем, она думала о матери и о том, что сон этот явно неспроста.

Под утро она, наконец, заснула, чтобы спустя два часа быть разбуженной телефонным звонком брата, сообщившего о смерти их матери.

Айша лежала неподвижная и величественная, и казалось, даже рост её после смерти увеличился. Лицо женщины было спокойно, морщинки разгладились, и на губах застыла лёгкая улыбка, как если бы она увидела что-то, и это ей было приятно.

Дом был полон людей, и Малике с Фаридой в который уже раз приходилось отвечать на один и тот же вопрос, касавшийся последних часов жизни матери.

Желание Айши быть похороненной на буйнакском кладбище рядом с Ансаром и Шахри детьми её осуществлено не было из-за погоды, которая в этот день была такой ненастной, что, пощадив людей, пришедших на похороны, они приняли решение в пользу Махачкалы, и Айша упокоилась тогда навечно на чужом кладбище чужого для неё города. И обстоятельство это долго ещё отдавалось мучительными сожалениями в душах её детей.

Назавтра погода прояснилась, будто и не было вовсе проливного дождя со снегом, хлёсткого ветра, пронизывающего холода, внезапно налетевших на город, чего прежде в такое время года не наблюдалось. Люди шли и шли, воздавая Айше последний долг. Это продолжалось ровно семь дней, в доме Имрана побывала вся родня – из Азербайджана и Грузии, Кисловодска и Ашхабада, не говоря уже о дагестанских городах и сёлах.