Евгений Шкловский - Аквариум (сборник)

Вот только почему?

Позже объяснилось. Зыбкое такое основание: не хотели ему говорить, пока не повзрослеет – вдруг неправильно воспримет? Ну там начнет ревновать или еще что. И сестра, пока ему не исполнилось шестнадцати, при нем ни разу не появлялась, а если и появлялась, то только в его отсутствие (он и не ведал).

Партизанщина какая-то.

Почему, спрашивается, он должен неправильно понять? Он-то, наоборот, всегда тяготился своим одиночеством, тем, что единственный. И вот оказывается… Впрочем, так ли это теперь было важно, тем более что все равно сестра жила в другом городе?

«А я знаю…» – сказал, усмехнувшись, когда родители неожиданно объявили, что хотят посвятить его в один семейный секрет.

Откуда?

«Знаю, и все…»

С того момента и стало проясняться.

В Смоленске у сестры уже была своя семья, муж и два сына, а также ее мать, та, другая женщина, как бы первая жена отца, хотя вовсе и не жена (так ни за кого больше и не вышла замуж).

Сестра преподавала в музыкальной школе, попутно давала частные уроки, а в свободное время они с мужем играли в теннис, любили кататься за городом на лыжах, ну и так далее.

А еще она была удивительно похожа на отца, гораздо больше, чем сам Игорь. Вроде как отец, но в женском обличье. Несуразность.

В себе он его чувствовал, а в ней – видел. В разрезе и цвете глаз, в крыльях носа, в губах, абрис которых почти точно повторял отцовские. Надо же!

Любопытно, что мать (Игоря, имеется в виду) относилась к ней как-то особенно тепло. Восхищалась постоянно: Ната такая, Ната сякая, она и музыкант, и преподаватель замечательный, и человек чрезвычайно отзывчивый. Как бы с неким укором в адрес сына: если бы и тот…

А может, испытывала перед сестрой вину: отец ведь с ними жил, а не с той, другой женщиной и ее (и его соответственно) дочерью (вроде как увела его), или даже видела в ней чуть ли не дочь (как-то проговорилась, что всегда мечтала о дочери).

Потом у сестры случилось несчастье. Заболел и скоропостижно умер муж, она осталась одна с еще несовершеннолетними пацанами. Мать с восхищением рассказывала, как Ната самоотверженно ухаживала за больным, до самого последнего часа. И теперь, говорила, крутится как заводная, потому что зарплаты и пенсии, которую назначили ей после смерти мужа, на жизнь не хватает: ребята-то растут…

Довольно долго сестра не приезжала, два или три года, но потом снова стала появляться.

Обычно к ее приезду готовились, как к празднику. И мать Игоря, пожалуй, ждала едва ли не с большим оживлением и нетерпением, чем отец, теперь уже – после недавнего инфаркта – не такой бойкий и веселый, как прежде, а если и веселый, то с какой-то подспудной, словно бы затаенной грустью.

Тем не менее за столом (рюмка коньяка) отец просто лучился: как же, все встретились (за исключением той женщины), его дети, сын и дочь, пусть и сводные. У других отнималось, у отца прибавлялось.

Игорь меж тем недоумевал, как это она ничуть не держит обиду, на отца имелось в виду (ну и на них на всех заодно): без него ведь росла, в одиночестве, а он лишь изредка наезжал, год от года все реже, а когда дочь стала совсем самостоятельной, и вовсе перестал – здоровье не то…

Это Игорю отец достался в полной мере, даже и теперь, но ведь как оценить? Есть и есть…

Догадывался, впрочем: без отца плохо.

Однажды рассказала, как радовалась приездам отца. Всегда веселый он был, шутил постоянно, байки всякие смешные – забавлял ее, ну и, разумеется, водил куда-нибудь, в кино или в парк на карусели, мороженое покупал в вафельном стаканчике, на пианино быстро что-то подбирал, как настоящий музыкант. Подарки привозил.

Улыбалась, вспоминая: счастье, ну да, для нее так и было – настоящее счастье: прижаться, за руку подержать, на коленке покачаться…

Они смотрели на него из окна и прощально махали руками. Девочка стояла коленями на подоконнике, а мать поддерживала рукой щупленькое тельце, и оба махали удаляющейся фигуре. Вот он остановился на минуту, полуобернулся к ним в последний раз, рука несколько раз ответно рассекла воздух.

Девочка плакала: «А когда папа вернется?».

«Скоро, скоро вернется», – мать прижимала ее к себе, а потом осторожно ссаживала с подоконника.

Вроде и он причина, что у сестры отнято. Оттого, наверно, и держался скованно, помалкивал, изредка украдкой поглядывая на сестру (узнавал в ней отца) и тут же пряча глаза.

Она же при всем том (сначала без отца, потом без мужа) оставалась веселой и жизнерадостной, энергия в ней прямо-таки бурлила, и к ним ко всем она относилась… как бы сказать, ну в общем, с нежностью. И отца, судя по всему, любила, и мать, не свою (там – другое), а вот именно его, Игоря, – разговоры с ней всякие вела задушевные, как с близкой подругой, заботами делилась (тоже вроде как без обиды). Могло даже показаться, что приезжает не столько к отцу, сколько именно к ней.

Вероятно, и со всеми так – много друзей, прекрасные отношения, ласковая, милая, несколько даже заискивающая сердечность…

Конечно, она обязана была держаться – как-никак, а двое детей. Одного, старшего, определила в суворовское, так что за него теперь была спокойна, младший же все равно оставался при ней, тот еще характерец, доставлял ей хлопот. Однако ж и он – благодаря ей – играл на гитаре, мог и на баяне, если нужно. И учиться она его определила в ту же музыкальную школу, где сама преподавала, постоянно рядом: в надежных руках парень.

Сильная.

Игоря же, чудно, почему-то ее жизнерадостность задевала, даже ненатуральность, наигранность чудилась.

Веселость веселостью, однако ж, замечал, лицо усталое, бледное, веки припухли – лицо немолодой, не очень здоровой женщины.

Как-то вдруг объявилась (никто не ждал): она проездом, в одиннадцать с чем-то поезд, путевка в санаторий, в Пятигорск. Решила, пора подумать немного о себе. Сколько уже в отпуске не была, все работа и работа. Чуть-чуть привести себя в порядок. А то после смерти Миши (мужа) никак не может прийти в себя. Там хоть воздухом подышит, процедуры всякие.

– Надо, надо, – одобрила мать (Игоря). – Если есть возможность, грех не воспользоваться. Ты никогда себя не жалела.

Отец кивал согласно, подтверждая правоту жены. В лице – задумчивая размягченность.

Поздно вечером, когда Игорь провожал сестру на поезд, разговорились – как всегда напоследок, ускользнув от слишком бдительной, несколько даже ревнивой опеки матери.

Всякий раз получалось внезапно, как в поезде со случайным попутчиком. Кое-что Игорь успел в метро порассказать про себя, она же посокрушаться, что отец после инфаркта сильно сдал, она его не узнает, и как бы между делом: помимо житейских забот и всякого прочего, устала от одиночества, достойного же никого вокруг – такого, кто бы хоть мало-мальски походил на Мишу (мужа). Его нет, а она не в силах оторваться. Разумом понимает, что все уже в прошлом, не вернуть, но сердцем никак…