Дато Турашвили - Побег из СССР

По одной из распространенных версий, именно это обращение и оказалось судьбоносным для Сосо. Он, стоя в открытых дверях самолета, собрал последние силы и в ответ выматерил Первого секретаря ЦК. Говорят, что именно из-за этого оскорбления уже потом, когда все закончилось, к раненому Сосо не подпустили ни одного врача – за несколько часов он истек кровью и скончался. Сосо Церетели говорил: «Как только попаду в Америку, зайду в белой чохе к Рейгану и расскажу ему обо всем, что здесь творится, обо всем…»

А пока в самолете истекали кровью другие. Несмотря на категорическое требование угонщиков, «скорые» раненых не вывозили. Угонщики видели в этом демонстрацию бездушия и искренне удивлялись, почему советские власти не жалеют своих невинных граждан.

Расчет властей был точен и жесток, но он был другим – власти полагали, что чем больше в самолете будет раненых, тем лучше: стоны, паника и агония помешают угонщикам мыслить логично.

Но несмотря на то что операция по штурму началась лишь через двенадцать часов после посадки, угонщикам все равно было не до размышлений и логики. Несложно представить, что творилось в самолете на протяжении этих двенадцати часов, но некоторые все же пытались успокаивать остальных, кто-то, возможно с согласия угонщиков, даже сумел выпрыгнуть из самолета. Угонщики позволили покинуть самолет двум подругам Тины и предложили Геге и Тине выйти из игры, хотя это уже была не игра. Однако атрибут игры в самолете действительно присутствовал, хотя позже, в суде, он так и не был упомянут – один из угонщиков был вооружен нунчаку. Грузинские коммунисты справедливо решили, что эта деталь свидетельствует о наивности угонщиков.

Власти Советской Грузии планировали вызвать всеобщее отвращение к угонщикам самолета, пробудить в обществе агрессивные настроения и отвращение, а у нунчаку был такой детский имидж, что это могло снизить планируемый накал отщественного негодования. Уже на судебном процессе для того, чтобы вызвать отвращение к угонщикам, даже было сказано, что они, якобы, искали среди пассажирок женщин с детьми, чтобы, отрезав малышам уши, съесть их на глазах у матерей. Сейчас это звучит наивно, но на переговоры с властями угонщики посылали пассажиров. Когда те не возвращались, угонщики все же верили, что это недоразумение, и посылали все новых и новых парламентеров…

Гия Табидзе

Хотя, быть может, и не верили. Просто у них не было другого выхода. Они выпустили из самолета одного из братьев и пригрозили, что в случае невозвращения они убьют второго, оставшегося в самолете. Но, так и не дождавшись возвращения этого пассажира, угонщики все же вынуждены были поверить в обман.

Единственным, кто вел переговоры с угонщиками – конечно, только для того, чтобы выиграть время, – был сотрудник аэропорта, или какого другого ведомства, который говорил им вещи смехотворные, но угонщики все же верили ему. Верили, например, что Турция отказалась принимать этот самолет, хотя согласился Иран, правда, для этого необходимо пополнить топливные баки. Угонщики же соглашались лететь только в Израиль, а техперсонал должен был подняться в самолет для заливки топлива в одних трусах.

Власти, по многим причинам, затягивали переговоры, все это время шел дождь, а на крыше самолета, ожидая приказ начать штурм, лежали прибывшие из России бойцы спецподразделения. Их беспокоили холод и сырость, они нетерпеливо ждали приказа начальства начать операцию, но приказ задерживался. Он поступил только после того, как в открытом люке самолета появилась Тинико с лимонкой в руках, и начальство решило, что именно эта женщина с гранатой в руке и есть реальная опасность. Хотя до этого и другие угонщики, поодиночке или все вместе, уже делали то же самое.

Понятно и то, что потом, после завершения операции, когда все уже было кончено, никто так и не вспомнил этого момента – Тина с лимонкой в руках стоит у входа в самолет. Может, в надежде поскорей прекратить этот ад, Тина просто вообразила эту сцену – для того, чтобы все это закончилось, Тинико, потеряв терпение, попросила у Геги лимонку.

– Она не настоящая, – сказал Гега, но улыбнуться не смог, у него уже не было сил улыбаться.

– Знаю, – ответила Тина, поцеловала Гегу, взяла у него лимонку и двинулась в сторону открытой двери.

Операция завершилась через семь минут после начала штурма: вначале в самолет пустили какой-то газ, а потом просто выволокли наружу и угонщиков, и пассажиров.

Когда арестованных вели по тому зданию аэропорта, где находились представители власти и генералы КГБ, один из высокопоставленных чинов пнул Сосо ногой.

Сосо упал. Так, чтобы это видел Первый Секретарь, чинуша пнул его еще раз: он был уверен, что как раз сейчас ему выпал прекрасный шанс выслужиться и угодить Шеварднадзе, и не хотел его упускать.

В Тбилиси все еще шел дождь, стояла поздняя осень, и в столице Грузии уже знали, что грузинские студенты не смогли угнать самолет…

Тбилиси и Грузия разделились. Некоторых это искренне возмутило. Никто точно не знал деталей, и власти при помощи прессы и телевидения срочно начали формировать желаемое общественное мнение. Уже тогда в Грузии были сильны антисоветские настроения, и часть населения защищала и даже оправдывала угонщиков. Поэтому полностью контролировавшее масс-медиа правительство решило создать им имидж монстров и бандитов еще до того, как началось следствие. Кроме телеагитации, власти прибегли и к испытанному большевистскому способу, давно уже ставшему привычным, – повсеместно проводились собрания, на которых трудящиеся осуждали угонщиков и принимали резолюции с требованием сурово покарать бандитов и предателей. Именно это и было главной целью – ответственным за предстоящий кровавый приговор должен был стать сам народ, а не правительство. Тогда еще никто даже не представлял, до какой степени суровым по отношению к молодым людям может оказаться советский суд, хотя часть общества уже знала, что советская власть никого не щадит, и угонщиков, в назидание другим, ждет суровая кара.

Конечно, для этого вовсе не надо было собирать неопровержимые улики – главным для советского суда было решение правительства, а не факты и аргументы, но над некоторыми вопросами подумать все же пришлось. Например, в ЦК долго думали, кого объявить главарем террористической банды и на кого возложить эту ответственность. Рассматривалось несколько вариантов, среди них и были родители угонщиков, но, в конце концов, сделали оптимальный для властей выбор. Через две недели после неудачной попытки угона самолета по обвинению в руководстве бандой арестовали монаха Тевдоре. Его даже не было на борту того злосчастного самолета, но для следствия и для властей это было не важно. Главным для правительства Грузии было то, что на суде предводителем банды назовут монаха, духовное лицо. Так грузинской молодежи и обществу в целом продемонстрируют, чем заканчивается интерес к вопросам религии.