Вера Сытник - Гражданин ГР

Ло не скрывалась перед посторонним человеком, он не раз видел, как она, поймав мужа на улице, хватала его за волосы и тыкала головой в горячий песок в наказание за то, что муж без разрешения купил мороженое. Нанаец испугался, когда впервые увидел страшную картину. Добряк не поверил, что резкий квакающий звук, который он услышал, исходит от женщины, а не от жабы, и встал на защиту Гр.

– Не ругайте его, – сказал он мягко, – не забывайте, это вредно для его психики, ещё больной и слабой. – И профессиональным тоном добавил: – Говорю вам как врач, грубые интонации подтачивают наш иммунитет не меньше инфекций.

Странно, но Ло всегда слушала Нанайца, поддаваясь влиянию его магических слов о том, что крик нарушает гармонию природы и отпугивает от человека мечту. Загипнотизированная тихим, обволакивающим голосом она замолкала, умиротворённо сложив руки на груди, и мечтательно говорила, следя за летающими в небе эхвынцами:

– Вот поживёте у нас подольше, впустите в нашу жизнь мечту, тогда и правда наступит счастье. Вы знаете, ведь я немолода, – как-то призналась она, – а что имею? Две соломенные шляпки? Это прекрасно, теперь никакой страус не страшен! Однако хочется большего – шубки, колец, своего угла! Признаюсь, мне приятно, что муж ладит с вами, ни с кем прежде у него не получалось так долго сотрудничать, и Вязу спокойней, мальчик отдался учёбе, не надо искать отца по закоулкам. Как вы считаете, дети должны видеть правду жизни?

– Как же её скроешь? Она повсюду, – ответил Нанаец.

– Но не вся правда жизни открыта! – многозначительно улыбнулась Ло и таинственно пояснила:

– Мы, например, в педагогических целях выезжали семьёй на природу и загорали в стиле «ню», чтобы наш сын видел жизнь без прикрас.

– Это как, голые, что ли? – поразился Нанаец и густо покраснел.

– Ну, если вам так угодно, – дёрнула плечом Ло, недовольная тем, что такой умный, проницательный человек не может понять её с первого слова. – Поверьте, – напористо воскликнула она, – нашего мальчика теперь ничем не удивишь, не напугаешь, он, знаете ли, ко всему привык!

– Верю, – покачал головой Нанаец, – очень предусмотрительно с вашей стороны. Никогда бы не догадался!

Он оглянулся на Вяза. Сгорбившись, тот сидел у компьютера. Глядя на сына Гр, можно было поверить, что его ничем, кроме еды, не удивишь. Парень всегда что-то жевал и производил впечатление вечно голодного человека. Выражение равнодушия, эта припечатанная к его лицу маска, пропадала только при виде еды. «Может быть, потому что он быстро растёт?» – с жалостью думал Нанаец, удивляясь юношеской нескладной фигуре, похожей на корявую длинную ветку с пышной листвой на конце.

Вяз, переросший отца на две головы, во многом оставался ребёнком. Молодой человек не знал своей родины, он боялся её, наслушавшись семейных разговоров о далёкой холодной стране. Приоритеты эхвынского народа стали для него понятными, близкими, и это делало его своим среди местного населения. Он ценил бережливость, стремился к коллективу и любил всё эхвынское – еду, яркую одежду, воздушных змеев, которыми он научился управлять так ловко, что несколько раз становился чемпионом среди юниоров по высоте, и, конечно же, эхвынские праздники. В такие дни Ло не могла зазвать сына домой. Вяз хоть и не родился в Эх-Вынии, что было обязательным для понимания национальных традиций, но здорово усвоил привычки своих друзей, поэтому мог запросто изображать кого угодно. И перчатки он не носил, они сбивали эхвынцев с толку, слыша, как юноша разговаривает на их языке, и видя, как он ловко ухаживает за эхвынскими девушками.

За внешней вежливой дружелюбностью скрывался личный расчёт, Вяз выбирал только таких приятелей, у которых было по два, а то и по три воздушных змея. Это у него было от Ло, делившей людей на имущих и неимущих. Он был крайне, до умопомрачения обидчив, имел завышенную самооценку и зачастую презирал в душе тех, с кем водился, в чём походил на отца. Гр корёжило, если к нему обращались крестьяне. По молодости лет и по растущим потребностям здорового организма Вяз был всеядным юношей, ел всё подряд, что попадалось на глаза. Ло с некоторой брезгливостью наблюдала за сыном, когда он смачно хрустел жареными куриными лапками или жевал полоски маринованной крокодиловой кожи. «Может быть, это и к лучшему, – думала она рассудительно, – голодным нигде не останется».

Вяз уходил рано утром в школу, возвращался домой на обед, съедал две порции бобов с мясом и опять куда-то исчезал. Ло, обеспокоенная быстрым взрослением сына, едва успевала сунуть в карман его пиджака пачку презервативов вместе с маисовой лепёшкой, как парень тут же убегал. Она с грустью отмечала, что мальчик всей душой и всем телом сливается с местным населением, того и гляди, про телегу забудет. Разговаривать на эхвынском становилось для него привычно и удобно, в отличие от русского языка, в котором он путался. Нанаец несколько раз пытался завести с Вязом беседу про Бабу-ягу или Курочку Рябу, желая проверить его знания в русском фольклоре, но парень в ответ хохотал, думая, что у гостя начались «миражи», как это часто случалось с отцом, и Нанаец отстал, сосредоточившись на Фецире.

– Странная тоска появилась в груди, – пожаловалась однажды Ло мужу.

– Наверное, весна так действует, – предположил Гр и добавил, показывая рукой на свою грудь: – У меня тоже вот здесь свербит. Потерпи. Вот дождёмся ананасов, будет легче, а пока выпей минералки.

– Надоела твоя минералка, и здоровый образ жизни тоже надоел! – шёпотом огрызнулась Ло, взволнованная другим обстоятельством. – Ты заметил, Нанаец стал какой-то беспокойный?

– Может, тоже засвербило?

– Может, и так, только в другом смысле. Вроде радуется чему-то… – уточнила Ло и достала с кухонной полочки блендер, чтобы смешать фрукты для косметической маски.

– Не иначе что-то задумал! Надо бы приглядеться, – тихо сказал Гр.

Открыв бутылку с минеральной водой, он отхлебнул из неё и передал жене. В прихожей хлопнула дверь. Это Нанаец, ополоснув после обеда руки, пошёл в гараж. По прошествии полутора лет работа над Фециром подходила к концу. Уже с пол го да, как Гр чувствовал невыносимую скуку. Такое случалось и раньше: если дело оказывалось слишком долгим, проходимец терял к нему интерес. С каждым днём он всё реже появлялся рядом с товарищем, предпочитая курить на балконе трубку. В его отношении к Нанайцу всё чаще проскальзывали недовольные нотки, усиливающиеся по мере того, как чудо-машина приобретала всё более завершённый вид. Бывали дни, когда он с трудом скрывал раздражение, так и хотелось наговорить гадостей, чтобы изобретатель, разозлившись, убрался бы восвояси. Разумеется, оставив Фецир на приколе. Настороженный разговором с женой Гр озадачился и поспешил в гараж, чтобы прояснить обстановку.