Вера Сытник - Гражданин ГР

– Иди к той, с кого ты снял эту тряпку! – Ло бросила ему вслед розовый бюстгальтер.

Дверь захлопнулась.

Верхушки далёких айсбергов кололи низкое небо.

Сбросив лыжи, Нанаец сидел на корточках посреди молчаливой снежной пустыни и уныло качал головой. Безмолвные просторы, безучастные и холодные, наводили тоску. Вокруг расстилалась равнодушная ко всему Арктика. Путешественник легко добрался до полюса и даже выловил небольшой по размерам айсберг и принялся греть лёд своим горячим дыханием, но уже через час у мечтателя покраснели и распухли руки, а губы перестали чувствовать друг друга. Нанаец понял, что проделал длинный путь напрасно: затея оказалась невыполнимой. Добыть питьевую воду из айсбергов оказалось непросто.

Возможно, впервые за много лет он позволил себе расстроиться, воспользовавшись тем, что находится в ледяном безмолвии, где его никто не видит. Вчерашний рассветчик, оптимист задумался над бестолковостью своего пижонского образования, которое, может быть, и выручало когда-то, но в условиях мирового кризиса стало бесполезным. Вести рассведческую деятельность было незачем, в мире открыто воровали друг у друга не только идеи, но и чужие перчатки, уходя из гостей. Не брезговали ничем. Вот и Гр не удержался, стащил у него из-под носа Фецир вместе с новенькой телегой. Не оправдали надежд айсберги.

Что теперь делать? Специальное образование в некотором смысле даже мешало поиску решения. Потому что вместо осмысления новых стратегий приходилось тратить время на жалость к разбитой Родине, вот как сейчас, например. Его вдруг пронзила острая боль за родную страну, за её опустошённые хаосом пространства. Эта большая боль смешалась с другой болью, поменьше, идущей от подлого поступка Гр, от огорчения за собственную беспечность. Нанаец застонал. Стон был похож на звуки хомуса. В них слышалось столько тоски и печали, что сидящая неподалёку мечта тоже застонала, приняв на себя часть вины своего хозяина.

Когда наконец звуки хомуса, замороженные холодным воздухом, смолкли, Нанаец перешёл к размышлениям о философичности жизни – в том смысле, что понял, как много в ней неожиданностей. Идея, ради которой он обошёл эхвынские дороги, придумал ДЗ, смастерил дезинфектатор, потеряла свою актуальность, но вовсе не потому, что Гр отнял у него машину. Нет, начинать всеобщую дезинфекцию в условиях мировой эмоциональной нестабильности было очень опасно: обозлённые люди становились равнодушными не только к чистоте планеты, но и к личной гигиене. По слухам, кое-где наотрез отказывались от туалетного мыла, а вместе с ним и от романтики отношений. Всё упростилось и огрубело. В последний приезд на родину Нанаец не смог купить билет на самолёт, чтобы вернуться в Эх-Вынию. Лётчики всеми способами отнекивались от полётов, боясь браться за штурвал. Пилоты опасались подвохов со стороны политиков, перепутавших все дорожные карты. Пришлось возвращаться с помощью воздушного змея.

«Эх, что-то я сделал не так, – думал изобретатель, – если позволил Гр сбить мои планы. Политики политиками, но роль дезинфекции в истории ещё никто не отменял. А теперь, что ж, надо ждать потепления обстановки в мире, прежде чем браться за уничтожение пыли на дорогах». Нанаец ощущал себя человеком, внезапно выброшенным в открытый океан. По прошлому опыту он, разумеется, знал, что, оказавшись в воде, нужно оглядывать её поверхность, чтобы вовремя заметить проплывающие мимо предметы, вроде боксёрских перчаток или надувного матраца. Знал, что, если сильно повезёт, можно ухватиться за мощный загривок белого медведя или вскарабкаться на обломок айсберга и доплыть на нём до берега, орудуя замёрзшим шарфом вместо весла. Что ж. Нанаец решительно встал и огляделся. Он, кажется, знал, что нужно предпринять в первую очередь.

Вот что бывает, когда пожалеешь Родину: тотчас следует боль от перенесённого предательства, затем наплывают философские размышления, а за ними приходит осознание своих поступков.

Серое небо отодвинулось от верхушек айсбергов – над снежной пустыней прибавилось воздуха. Стало легче дышать. Нанаец вывернул карманы своих брюк наизнанку и стоял, наблюдая, как из них ворохом сыплется разная мелочь. Потом вытряхнул содержимое рюкзака прямо на снег и присел на корточки: перед ним валялась груда ненужных вещей, которые напомнили ему о его же ошибках.

– Японский городовой! – выругался путник, неприятно поражённый видом своих глупостей, таких очевидных на фоне сияющей снежной белизны. Одна только маленькая фотография – его жена и две дочери на фоне далёких синеющих гор – привлекла внимание Нанайца. Он бережно вытянул снимок из кипы пожелтевших квитанций, сунул его во внутренний карман тёплой, подбитой искусственным мехом куртки и продолжил разглядывать своё прошлое.

Ошибки лежали большим неуклюжим комом. Во все стороны торчали непонятные по своему назначению резиновые пики, бумажные скрепки, пластилиновые камни. Нанаец принялся перебирать хлам, торопясь покончить с этим делом быстрей, чтобы не замёрзнуть. Впрочем, он скоро убедился, что тут одни сплошные никчёмности. Старый доллар, приклеенный к марке техасского торгового дома, чёрные очки в клеточку, завёрнутые в Зингапурский контракт пятилетней давности, высохшая рыбья шкурка, картонная коробка с разноцветными морскими звёздами, чертежи рыболовецкого траулера, пакет из-под сока, сморщенный рыбий пузырь – всё вызвало в нём чувство отвращения, напомнив о ненужном, пустом, несущественном. Каким всё показалось жалким, ничтожным на фоне спокойных вечных снегов! К чему эта рухлядь? Какой в ней прок? Вот почему была так тяжела его походка в последнее время! Собственные ошибки, тяжким грузом давившие на плечи, не позволяли быстро шагать.

– Как же я захламился! – сказал вслух Нанаец.

Почему он не догадался избавиться от них раньше, это уже не имело значения. Нанаец выпрямился и ногами сгрёб мусор в одно место. Постояв в небольшом раздумье, вынул из рюкзака флакончик с ДЗ и вытряс несколько капель на кучу старых предметов. Спичек, чтобы поджечь, не оказалось, тогда он развернулся спиной к ошибкам и оглушительно пукнул. Далёкие айсберги недовольно вздрогнули и предостерегающе покачали своими верхушками. Им не понравился звук, но то, что за ним последовало, заставило их снова застыть в удивлении.

Мощное пламя охватило свалку. Взвившись до самых небес, оно осветило красным светом застывшие снежные просторы, мечту, одобрительно следившую за действиями человека, и пустой рюкзак. Не ожидавший подобного эффекта, потрясённый силой природы, Нанаец резко отпрянул в сторону. Он пристально смотрел на яркий огонь, заворожённый его причудливой формой, и думал о том, что огонь похож на живой цветок. Глядел, как отрываются лепестки у цветка, устремляясь в чёрное небо, и как исчезают в нём, рассыпаясь от холода и смешиваясь со звёздами. Полярная ночь молчала.